Ti prego Marlena, Marlena, io ti starò ad ascoltare.

Måneskin. L’Altra Dimensione

1

В одном маленьком городе в центре самой большой площади росла ёлка, которая умела видеть сны. Она росла здесь много зим и много лет. Помнила, как выглядел город до того, как стал большим и серьёзным. Большим — с её, ёлки, точки зрения. По меркам людей город был невелик.

Ёлка помнила: до города здесь был луг. Сначала она была семечком, потом — колючим деревцем. Где-то вдалеке шелестел лес. Когда пришли люди, ёлка была уже очень высокой. Хотя и не очень старой — по её, ёлочьим, меркам.

Город возникал вокруг неё постепенно, камень за камнем. Сначала один двор, затем второй. Потом вокруг ёлки проявилась целая площадь. К одному боку площади прижимались дома, к другому — здание, где сидели большие начальники. К третьему — концертный зал. У четвёртого притаилась музыкальная школа.

В каждом поколении людей находилось один-два человека, которые с прищуром смотрели на ёлку в центре площади. Презрительно хмыкали и говорили: это старомодно, надо бы ёлку срубить и поставить вместо неё искусственную. Или построить новое здание мэрии. И каждый раз находилось что-то, что меняло их планы. То пила затупится, то на защиту дерева встанут неравнодушные горожане.

Люди приходили и уходили. В городе появлялись и исчезали дома, улицы и переулки. А ёлка росла и росла, выше и пышнее год от года. Летом под раскидистыми ветками дерева часто играли дети. В солнечный полдень в тени прятались случайные прохожие, чиновники и музыканты. А в декабре взрослые украшали ёлку игрушками. Тогда же вокруг неё водили хоровод или просто собиралась толпа людей. Они переговаривались и смеялись, гремели хлопушки, а в воздухе кружился вихрь запахов — горячего вина, выпечки, сладкого чая. В эти дни и ночи в людях было больше радости, чем обычно. Поэтому ёлка терпела и гирлянды, которые иногда обжигали колючки, и неловкие движения людей, которые потом снимали с неё игрушки.

Много старше города, много моложе мира, ёлка умела видеть сны.

Иногда ей снилось, что она — белка, которая обустроила дупло в далёкой чаще, где нет никого, только лес и его жители. Тогда она хлопотливо искала орехи и прикрикивала, когда бельчата выпрыгивали наружу.

В другой раз ёлке снилось, что она — облако, которое плывёт так высоко, что землю почти не видно. Порой во сне она видела себя — маленькой, росшей здесь задолго до того, как пришли люди. Проснувшись, она ощущала смутную тоску — по тому, что уже прошло, по тому, чему ещё предстоит случиться. Больше всего ёлке нравились сны, в которых она видела себя человеком.

2

Однажды перед новым годом ёлке приснилось, что она — девочка восьми лет. Девочка шла в школу, которую ёлка никогда не видела со своего места, поэтому оглядывалась по сторонам с любопытством. Девочка же грустила: мама уехала в командировку, вернётся только завтра. Девочка знала: вечером придёт мамина подруга. Они поужинают, девочка сделает уроки. Потом, может быть, посмотрят какую-нибудь сказку по телевизору или почитают книжку.

Девочка относилась к маминой подруге хорошо. Но тоска по маме была гораздо сильнее.

Ёлка видела много снов про людей и знала: у взрослых после понедельника часто сразу наступает пятница. Чем старше человек — тем быстрее несутся дни. А у маленьких девочек каждая минута — как капля из неисправного крана: долго и вдумчиво набирает вес, только потом падает — лениво, словно через силу.

Девочка грустила. Не плакала — знала, что мама огорчится. Но и радоваться не могла. Потому что «завтра» — это далеко. Так далеко, что и верится-то в это «завтра» с трудом.

Ёлка сонно пошевелила колючками и задумалась. Что бы такое хорошее сделать для девочки? Так ничего и не придумав, решила посоветоваться с голубем:

— Как ты думаешь, что может порадовать маленькую девочку?

Голубь щёлкнул клювом:

— Хмм... кусок вкусной белой булки?

Ёлка покачала ветками:

— Вряд ли. Ворона, а ты что думаешь?

Ворона приоткрыла один глаз:

— Человеческие дети странные, поэтому затр-р-рудняюсь сказать. Возможно, блестящая консервная банка её немного взбодрит?

Ёлка с сомнением зашуршала иголками:

— Я видела много человеческих детей. Особенно в середине зимы. Все они бегали вокруг меня, некоторые держали в руках леденцы. Но ни у одного я не видела в руках консервной банки. Что же ей подарить?

Тут откуда-то снизу послышался робкий голос:

— Может, она согласится дружить со мной?

Ёлка прищурилась: около корней сидел, аккуратно обвив лапы хвостом, щенок. На его чёрной пушистой шёрстке блестели снежинки.

— Откуда ты взялся, малыш?

— Из соседнего двора, — смущённо ответил тот.

— Что же, давай попробуем.

3

— Откуда ты взялся, малыш?

Девочка опустилась на корточки. Около подъезда, прямо перед входной дверью, сидел щенок. На чёрной пушистой спинке блестели капельки воды, а на мохнатом лбу — белая отметина, похожая на звёздочку.

Щенок склонил голову набок, потом встал и, виляя хвостом, ткнулся носом девочке в ладонь.

— Мама, наверное, не разрешит оставить тебя насовсем... Пойдём, я хотя бы молоком тебя угощу. Будешь молоко?

Щенок звонко тявкнул. Девочка улыбнулась.

А потом они пошли домой.

4

С утра на городскую площадь пришли рабочие. Достали из огромного ящика пузатые шары, полосатые бумажные конфеты, разноцветные цепочки из прочного картона — и, конечно, большую звезду. Ёлка высокая, чтобы добраться до верхушки, нужно приставить лестницу, иначе ничего не получится.

Пока рабочие возились с новогодними игрушками, ёлка дремала:

«Тебе восемь лет, ты идёшь из школы туда, где обычно есть мама, но сегодня её нет, вернётся только завтра — немыслимо далёкое, как смерть, про которую все говорят, но ты пока не понимаешь, что это, да и никто не понимает, все только делают вид.

Очень нужно, чтобы кто-то встал между тобой и тем, что впереди, что позади, тем, что готовится съесть тебя изнутри, и обязательно съест, это только в сказках бывает, что всё заканчивается хорошо.

Очень нужно, чтобы кто-то встал между тобой и смертью. Нелепо растопырив ноги, глухо рыча, напрягая немые связки. Встал и защитил — от будущего, которое холодным ветром дует прямо в твоё настоящее. От предчувствия того, что случится, когда ты стоишь одна, маленькая, в огромном дворе, в огромном мире — таком огромном, что ты не можешь себе это представить, и вряд ли когда-нибудь сможешь.

И если найдётся кто-то, кто тебя защитит, например, если тебе в руку тёплым носом уткнётся щенок — это значит, что смерть придёт позже, может быть, никогда.

А сейчас есть ты, есть смешной щенок, есть мама — и так будет всегда. Даже если однажды окажется, что это совсем не так. Даже если «всегда» будет коротким, как секунды прикосновения горячего собачьего носа.

Потому что потом, в этом будущем, которое наступит на тебя незаметно, ты потеряешь всё, что у тебя есть сейчас. Потому что, когда мир рухнет, а затем ещё раз и ещё, тебе придётся собирать его заново. Как складывала игрушки в коробку, когда одна игра закончилась, а вторая ещё не началась. Мир — и себя, кусочек за кусочком, камень за камнем.

Между играми окажется, что теперь ты стоишь со смертью лицом к лицу, а за твоей спиной все, кто тебя любили, все, кого любила ты, все горячие собачьи носы и ласковые руки, все моменты, когда ты была счастлива. Ты посмотришь смерти в глаза и скажешь: я не боюсь.

Конец одной игры означает только то, что обязательно будет другая. Не хуже и не лучше. Пусть тебе всегда хватает сил, чтобы начинать заново — опять и опять.

А пока — вот тебе пёс, и вот тебе ёлка, шумит колючими ветками, и скоро Новый год, мама обязательно приедет и откроет дверь своим ключом».

В одном маленьком городе в центре самой большой площади росла и росла ёлка, которая умела видеть сны...