Мне семь. Я ловлю бабочку, которая присела на дно лодки, а отец улыбается, наблюдая. Мы рыбачим посреди огромного водоёма. Я пытаюсь схватить бабочку обеими ладонями. Или это не бабочка, а муха? Она оставляет лодку и летит к воде. Я — за ней. Отец не успевает ничего сделать, и меня поглощают холод и тьма. Я хочу закричать, но не могу: всё внутри горит, как будто вода залилась в живот и в грудь и разогрелась до невероятных температур. Последнее, что я вижу сквозь мутную пелену, — два больших равнодушных глаза, глядящих на моё идущее ко дну маленькое тело.

Мне пятнадцать. Я всё реже вспоминаю, как чуть не утонул. Как отец, прыгнув следом, с трудом вытащил меня из воды и спас от смерти. Как я получил назад всё, что у меня было, и одно маленькое бессмертие в придачу. Тогда мне так казалось. Сейчас всё по-другому. Я больше не воспринимаю тот случай как акт дарения мне бессмертия высшими силами. Скорее, наоборот: высшие силы пытались от меня избавиться, а отец им помешал. Я ещё помню отчуждённые глаза с вертикальными зрачками, которые смотрели прямо на меня, но их обладатель ничего не сделал, чтобы помочь.

Мне двадцать. Я чаще выбираюсь с отцом на рыбалку. Каждый раз вглядываюсь в неровную поверхность воды в поисках обладателя тех глаз. Однажды мне всё-таки удаётся его найти. Решаю поплавать под водой и, уйдя поглубже, встречаю его в первый раз. Змей. Или что-то, очень на него похожее. Размером немного больше лошади, весь покрыт чешуёй, на спине — огромный тонкий плавник, а длинный хвост оканчивается заострением, как у гарпуна.

Глаза с вертикальными зрачками смотрят на меня, затем — на моего отца, который уже у лодки, а потом — вперёд. Змей двигается неспешно, шевеля парой лап с перепонками и красиво извиваясь длинным телом, и время от времени помогает себе хвостом. Я чувствую, что мне больше не хватает воздуха, и всплываю на поверхность. Надышавшись, снова ныряю, но в этот раз вижу только медленно удаляющийся силуэт.

Мне тридцать. Я недавно женился. Скоро родится первенец. Жена говорит: по приметам определила, что мальчик. Мне кажется, всё-таки девочка. Через пару недель лето, и мы как раз достроили дом, в который переедем от родителей. Так хорошо, что аж плохо. Мы время от времени бываем с отцом на рыбалке, но это происходит всё реже: теперь я строю лодки и зарабатываю этим на жизнь, а он становится старее и нечасто выбирается куда-то. Однажды утром иду на берег: послушать ветер — и вижу, как под водой проплывает он. Я назвал его Нао. На языке моих предков это означает «жизнь». Такой же бесстрастный и бессмертный наблюдатель. Отец рассказывал, как в его детстве селяне пытались поймать и убить большого морского змея, но острые когти чудища рвали сети, а крепкая чешуя защищала гибкое тело от крюков и гарпунов. Существо даже не прибавило скорости, только смотрело вокруг и неспешно уплывало. Отец говорил: возникло ощущение, будто Нао вообще не заметил, что его пытались поймать или ранить.

Мне сорок семь. Я недавно похоронил родителей, но горевать мне приходится недолго: хлопот слишком много. У меня трое прекрасных дочерей, одна из которых хочет выйти замуж за сына хозяина трактира. Они вдвоём мечтают уехать в большой город искать большое счастье. «Мир — такое замечательное приключение, что грех его упускать», — говорит мне. Я не хочу отпускать. Не вернётся ведь. И ни сном ни духом потом. Вдруг он будет её обижать? Мне не спится, и я выхожу посидеть у воды. Среди ночной тишины и плеска волн слышу, как где-то проплывает гибкий и сильный Нао.

Мне шестьдесят восемь. Я смертельно болен. Но это не страшно: двое сыновей продолжают моё лодочное дело, две дочери замужем за прекрасными людьми, от одной совершенно нет вестей с тех пор, как мы поссорились и она сбежала с сыном хозяина трактира. Ещё одна дочь рыбачит лучше, чем все мужчины нашего селения. Жена смотрит на меня со скорбью, будто я уже умер. Я сажусь в лодку и беру с собой младшего сына. Плывём довольно долго, но потом я жестом приказываю остановиться, перестаю грести сам. Вокруг вода и ветер, а берега почти не видно. Я пришёл сюда попрощаться. Мы сидим довольно долго, несколько часов. Сын переживает. Я жду.

Когда он наконец появляется, молча беру сына за руку и указываю на воду. Змей плывёт на небольшой глубине, разрезая плавником и лапами слои воды перед собой. Его хвост и длинное тело блестят на солнце. Он такой же безразличный и спокойный, как и всегда.

— Нао! — кричу. — Я пришёл попрощаться! Я умираю!

Он даже не смотрит наверх. Просто плывёт дальше. Улыбаюсь: я умираю, а жизнь продолжается и без меня. Так и должно быть.