Я улыбнулась ему. Не знаю, разглядел или нет — его глаз был блеклый, почти белый, но шерсть по-прежнему золотилась. Он ждал очереди к врачу. Когда пришло время, покорно пошёл в кабинет — доверчивый и послушный, подставляя тяжёлую голову под руку. Но хозяин не положил руки на мягкую шерсть, почему-то остался в коридоре.

Послышалось тихое поскуливание, когда врач проткнул иглой пульсирующую венку на его лапе. Этот звук заглушил грохот в коридоре: скрежет, удары, скрип. Работник привёз к дверям кабинета тяжёлую железную тележку. Остановился. Там, в кабинете, последний звук замолк, и стало очень тихо. И я вдруг поняла, и затихла вместе с ним, не смогла набрать вдох.

Тележка заехала внутрь, и скоро его вывезли. Тело положили в пакет. Сквозь отверстия я всё ещё видела золотое сияние.

— Холодильник забит, — сказал работник, играя желваками.

— Ну разменяйте, а. Ну пожалуйста! Надо очень, — клянчил хозяин у кассы.

Мы с больной собакой сидели у кабинета, и подошла очередь сдавать кровь, но золотой свет заполнил всё вокруг, и мы не видели врача, не видели коридора — только его шерстинки.

— Ну девушки, ну разменяйте!

— Да он старый был, — сказал нам грузный врач и кивнул в сторону кабинета. — На стол кладите.

Я посмотрела на холодный облупленный стол. Золотые шерстинки.

— Нет, — ответила я и наконец вдохнула.