— Кристиан, это божественно! Не могу в полной мере выразить бушующие эмоции! Твоё искусство переворачивает во мне всё, хочется плакать и смеяться одновременно. Ты неимоверно талантлив, а картины прекрасны, как бы я хотела попасть в них. За завтраком обсуждали с Бертраном, была бы возможность, я отдала всё, чтобы жить в одной из твоих чудесных картин.

Красавица Лорена Морье безостановочно изливала на художника свои восторги. Участившееся дыхание, расширенные зрачки, лёгкий румянец на щеках, пальцы, комкающие маленькую сумочку.

Кристиан очень хорошо знал, какое впечатление производят его полотна. Нарисованные домики, ветер, запутавшийся в кронах деревьев, закатное или рассветное солнце, тени, блики, силуэты — всё это дышало волшебством, манило ступить за грань, прыгнуть на лужайку в саду, сесть в нарисованное кресло и читать книгу, изредка посматривая на игривого кота. Каждый, кто останавливался и начинал рассматривать картины, пытался ухватить ускользающее дежавю. Казалось, это всё уже было. Вот тут за углом перекрёсток, дальше молочная лавка Мартины, где каждое утро можно было выпить стакан вкуснейшего молока и оторвать хрустящий бок от пахучей булки, столики маленького кафе, где можно поболтать с завсегдатаями, витающие кофейные ароматы.

Каждая картина вызывала трепет, щемящее чувство почти забытого счастья: вот оно, тут, совсем рядом, в сплетении мазков, цвете и сладкой ностальгии.

Супруг Лорены, меценат Бертран, любитель утончённого искусства, подарил ей художественную галерею на годовщину свадьбы.

В Париже галерея «Барто» занимала старинное трёхэтажное здание на Елисейских полях. После реконструкции и внутреннего ремонта остались только несущие стены, выкрашенные в белый, широкие проёмы окон с деревянными рамами, пропускающие солнечный свет. Зеркальные полы увеличивали пространство огромных комнат вдвое.

Лорена уговорила Кристиана на последнюю выставку, практически вытащив того из поместья, где он жил затворником. Мольбы, просьбы, подкуп и даже прямые угрозы возымели действие, Кристиан сдался, подписал контракт и сейчас сидел в дальней комнате на третьем этаже.

Закатное солнце лилось сквозь окна, оставляло геометрические идеальные фигуры на полу, лёгкий ветерок, врывающийся в распахнутое окно, трепал волосы. Кристиан смотрел на свои сцепленные пальцы с большими, ревматическими костяшками. Руки, рисующие все эти «шедевры», и понуро склонённая голова, не помнящая ничего об этом.

Кристиан Дюваль, один из самых известных художников современности, гений, безмерно талантливый и прочее, и прочее, и прочее... Весь Париж смотрел на него и завидовал, а он не помнил, как создавал свои произведения. Все, кроме одного. Самого первого.

Простой, невзрачный, банальный пейзаж: поле, каменный мост через речушку, ветряные мельницы со сливочными в отсветах закатного солнца полотнами на лопастях, горы вдалеке. И юная девушка.

Она смотрела в сторону города и ждала. Кого и что, Кристиан не знал, но был абсолютно уверен, что не дождалась. Никто не пришёл, а она так и стояла, застывшая во времени и на этой картине в вечном ожидании. Кристиан мог поклясться на чём угодно — он не знал эту девочку, местность тоже была незнакомой, а тоска с привкусом горечи, что накатывала каждый раз, когда он вот так сидел перед картиной, была вызвана чем-то другим. И, конечно, он бы никогда не признался никому и себе в первую очередь, что страстно жаждал оказаться там, наконец-то завершить её бесконечное ожидание, прийти к ней и вдохнуть полной грудью, не сдавленной тяжестью потери.

— Думаете, это возможно?

— Что? — Кристиан вздрогнул, выныривая из задумчивости, куда погрузился и не заметил стоящего рядом молодого человека. — Извините, я задумался, не могли бы вы повторить вопрос?

— Вы считаете, можно очутиться там? Вы бы хотели? Прожить другую жизнь: спокойную, банальную, полную простых радостей, в окружении семьи. Вы же не любите детей, Кристиан, не так ли? — Молодой человек рассматривал картину, и, казалось, не замечал самого Кристиана, хотя обращался к нему. — Как вы думаете, можно сложить на одну чашу весов успех, признание, карьеру, любовь сотен тысяч поклонников, доступ в высшее общество, а на другую — неказистый домик в южном регионе, скромный достаток, любящую жену и деток? Серые будни и блеск «Мулен Руж»? Что для вас важней, Кристиан, я уверен, вы много раз задумывались об этом. — Молодой человек наконец повернулся в сторону сидящего художника.

— С чего вы взяли, что я буду отвечать на эти явно провокационные вопросы? Вы журналист? Если так, то вы явно прогадали, явившись непосредственно ко мне. Вы должны знать, что я не даю интервью. — Кристиан поёжился под пристальным взглядом. Страх, иррациональный, а оттого непонятный, вызвал реакцию: сердечная аритмия, давно не напоминавшая о себе, заставила старое, потрёпанное сердце стучать чаще, волнение и тревога пока ещё лёгкой волной всколыхнули смутные картины в сознании. — Я вас знаю? Кажется, я вас уже где-то видел, из какого вы издания?

— Конечно, мы уже встречались, Кристиан, ты забыл? — Молодой человек повернулся и у Кристиана перехватило дыхание.

Нет, этого не может быть. Мистика, чья-то чудовищная шутка — этот мужчина никак не мог быть тут и выглядеть так же, как и сорок пять лет назад. Кристиан зажмурился, сердце сдавило тупой болью, отдающей под левую лопатку. Последний раз, когда они встречались, Кристиан сделал самый важный выбор в своей жизни.

— Я тебя помню. Это ты забрал у меня жизнь, оставив пустую, бесполезную оболочку. Ты демон в человеческом обличье! Что тебе ещё от меня нужно? — Кристиан вскочил, от резкого движения закружилась голова.

Молодой человек со снисходительной улыбкой продолжал смотреть, вызывая смутные воспоминания.

— Позволь уточню, Кристиан. Я не заставлял тебя соглашаться на сделку, просто показал, что будет. Ты сам хотел успеха, признания, славы, выбор ты тоже сделал сам. А сейчас в конце твоей очередной жизни пришло время сделать его снова.

— Я не хочу, — Кристиан повалился на стул, сгорбился ещё больше. — Я просто хочу быть счастливым, хотя бы один день.

— А ты не был счастлив? Люди такие люди, все хотят заполучить больше и бесплатно. У тебя было всё.

— У меня не было её. Я просто хочу быть счастлив, просто хочу быть счастливым, просто хочу... — Кристиан теребил пальцами обшлаг пиджака и всё пытался удержать тупую, забирающую последние силы боль в груди.

— Хорошо, но помни — ты сам этого хотел, и я позволю себе задать последний вопрос: ты уверен, что хочешь узнать всё? Правда может быть невыносимой.

— Да.

— Что же. Ты мёртв, Кристиан. Умер много лет назад на перекрёстке в том маленьком городке, что нарисован на твоей картине. Ты не дошёл на встречу к ней, а она, не дождавшись, вскорости забыла о случайном знакомстве. Вы не влюбились и не прожили долгую и счастливую жизнь. Когда мы встретились, ты умолял вернуть тебя и дать второй шанс, любой ценой. Я взял самую дешёвую — вашу любовь.

— Ты дьявол.

— Ошибаешься, мой дорогой Кристиан, я твой ангел-хранитель. Во всех вариациях реальностей ваша встреча привела бы к губительным последствиям: от мировой войны до жестокого убийства. Вы не можете быть вместе, а если такое произойдёт, мир окажется на грани катастрофы. Так что ты выбираешь, Кристиан: успешную жизнь в тоскливом одиночестве или миллионы разрушенных судеб?

— Почему нельзя выбрать что-то среднее?

— Наверно, потому что ты, Господь, решил поиграть в смертного.