По правую руку болотные огни манили, теплились, как упокойные свечи. По левую — обманчивая чаруса лежала. Глянешь — луговина сочная, а как ступишь — в трясину провалишься по пояс. Незаметная тропка вилась мышиным хвостиком среди заболоченного чёрного осинника пополам с ельником.

Перекраса закусила губу: страшно, но идти надобно. Ещё и леший туточки, грят, ходит. Мать сказывала, что рожей он дюже страшен, волосы длинные, серые, глаза зеленью сверкают, а у самого — ни ресниц, ни бровей. И одёжа наоборот запахнута, не как у людей. Заморочит голову, закружит и поминай как звали.

Год назад Перекраса в понёву вскочила и заневестилась. Чернобровый Умил, соседский сын, ей по сердцу пришёлся. Красив парень, высок, а руки умелые — по дереву тончайшие кружева пускают!

Умил тоже на девушку заглядывался, пока Найдёнку не встретил. Уж лучше бы та безвылазно на своей мельнице сидела, анчуткина дочь, подкидыш. Поговаривали, что знается с лешим Найдёнка, видали её в лесу глухом не единожды. Да не то удивительно, что любое болото девка могла пройти, подола не обмочив, а то, что из туеска травы поганые торчали заместо ягод. Сама страшная, худая как кикимора, а парня будто приворожила. Умил ей пряслень новый вырезал к веретену, громовыми знаками украсил.

За мыслями о сопернице Перекраса не заметила, как упёрлась в срубную полуземлянку. Девушка обошла строение с юга, отыскала деревянную лесенку и храбро спустилась вниз. Будь что будет.

За открытой дверью не было сеней или клети, в потёмках виднелось устье печи и сгорбленная бабка на лавке.

— Пошто пришла? — прокаркала хозяйка.

— Грят, ты отвороты варишь и девкам помогаешь?

— Много чего в народе болтают. Иди отседова, покуда цела.

— Не уйду. Без Умила не жить мне. В реку брошусь, ежели разлучницу не изведу.

Бабка повернулась к гостье, и та вздрогнула. Нос у ведьмы крючком до губы достаёт, брови седые на глаза свисают, бородавки на лбу толпятся.

— Красива я, голубушка? — хрипло рассмеялась хозяйка.

— Как зорюшка ясная, — прошептала Перекраса.

— Вежливая. Дам я тебе зелие, через три дня за ним явишься и подарки мне принесёшь. Да смотри не пожадничай.

День минул, за ним другой. Третий раз взошло солнышко, и послала матушка Перекрасу за мукой к мельнику, старому Ждану. Там и столкнулась девушка с Найдёной.

Сидит девка тощая, бельё в реке полощет. Коса смоляная в воду кунается, вокруг головы увясло девичье обёрнуто, пёстрыми нитями расшитое, кольца височные на ремешок нанизаны, голову венцом укрывают. А всё ж у Перекрасы повязка лучше — из византийской парчи шитая, обручи пластинчатые с затейным тиснением, перстни богатые. О прошлом годе за уборы дочкины заморские отдал отец целого порося, не поскупился.

Шагнула Перекраса к дочери мельника, поговорить по душам хотела, да увидела Умила. Идёт паренёк по берегу — улыбка ярче солнышка, а в руках дудочка резная. Дар несёт Найдёнушке своей. Нырнула Перекраса за ракиту и замерла испуганным зайцем.

— Здравствуй, Найдёна, ладушка моя.

— Не твоя я, Умил. Не ходил бы ты за мной.

— Дак что ж не ходить, если краса твоя белый свет затмевает. И я же не ради баловства. К отцу твоему названному пришлю сватов по осени. Не откажет мне, думаю. Жених-то я знатный, а за тобой приданого не дают.

— Не дают. На родных дочерей приданого ужо не наберёшься. А я как батрачка у них, сбоку припёка.

— Так за меня выйдешь и будешь как сыр в масле кататься!

— Ты сначала повой замужний мне на голову накинь, а потом и видно будет.

Сжала кулачки Перекраса, до крови губы искусала. Хотела греха избежать, по-хорошему договориться, но, видать, не получится. Найдёна проклятая, змея подколодная, вскружила голову Умилу и вертит им как хочет.

Бросилась Перекраса в избу, набрала лучших перстней, бус, шейную гривну положила и в узелок завязала. Хорошее подношение за ведьмину службу. А ежели отец за уборы спросит, скажет, что на праздник бережёт, зазря не надевает.

Как ночь спустилась, подоткнула Перекраса подол кульком, чтоб не замочить, травой не испачкать. Онучи на ноги намотала, чтоб сучьями да камнями не пораниться. А как сон крепкий домашних сморил, незаметной тенью выскользнула на улицу.

Еле-еле путь отыскала, косу об ветки растрепала, руки в колючках исцарапала. Низкорослые кусты виделись лешачатами, тонкие берёзки — лисунками, лешачьими жёнами. Исступлённым хохотом заходился филин над головой. Молодой месяц едва из-за туч выглядывал, острыми рогами Перекрасе грозился. Жутко.

Мелькнуло светлое под ногами, споткнулась девушка и плашмя растянулась. Недобрым словом помянула кикимор, с путниками забавляющихся. Подняла голову, а жилище ведьмы перед ней маячит — о камень охранный девушка и запнулась.

Метнулась Перекраса к стенам — те хоть и ведьмины, а всё ж человеком выстроены — защитят, оберегут от чар навьих. Обежала посолонь три раза — не нашла входа. А лес за спиной шелестит, подступает. Поклонилась тогда Перекраса до самой земли и молвила:

— Что ж ты, хозяйка, меня морочишь? Я не с пустыми руками пришла, а дары принесла.

Глядь, а ведьма сидит на завалинке и зубы скалит.

— Подь сюда, красна девица. Да не дрожи, чай не съем. Уговор я наш исполнила. Вот тебе зелие смертное на двенадцати травах. Держи крепче, не расплескай.

— А как же мне им соперницу напоить?

— А то уж не моя забота, сама кумекай.

Поблагодарила девушка ведьму и домой помчалась. А наутро поставила опару да напекла пирожков вкусных да румяных. Отца накормила, сестёр младших, а три пирожка особых в тряпицу чистую завернула и к речке снесла.

— Здравствуй, Найдёна. Матушка велела пирожками вас угостить. Один тебе, остальные занесу отцу твоему названному.

— Благодарствую, Перекраса.

— Да ты попробуй. Иль брезгуешь?

Откусила Найдёна кусочек, прожевала и навзничь опрокинулась. Бездыханная, бессловесная.

Испугалась Перекраса, убегла прочь. В угол забилась и до вечера носа не высовывала, пока младшенькая Весёлка её не отыскала.

— Сестрица, сестрица, вот ты где, а матушка тебя везде ищет.

— А ты не знаешь, зачем я ей понадобилась?

— Так сваты за тобой завтра приедут. Отец Умила с нашим батюшкой уже сговорились.

* * *

В жилище ведьмы было темно, свет проникал только через открытую дверь. Найдёна застонала и пошевелилась.

— Тихо ты, зелие ещё не вышло, а уж подскочила! — заругалась старуха.

— Бабушка Добрынка, я жива?

— Конечно жеж, когда ж я с травами ошибалась? Пролежала хладной сколько надо, пока по звёздному пути не проводили, а опосля я тебя и забрала. Отца твоего названного шуганула, чтоб языком зря не молол.

— Спасибо тебе. Как благодарить уж и не знаю.

— Учись хорошо, вот и благодарность будет. Помру я скоро, я знания не передала никому. Хорошо, ты объявилась, девка. Не жалеешь, что замуж не пошла?

— Больно надо! — Найдёна фыркнула. — Чтоб муж колотил и свекровь на мне ездила? А так хоть белый свет посмотрю, и почёт завсегда травницам.

Бабушка Добрынка улыбнулась и ласково погладила свою преемницу по голове.

— Ну тогда завтра и начнём, доченька.