— Послушайте, Эббот, вам надо рассчитать камердинера, иначе вы погрязнете в груде хлама! — журналист Харви Нэш брезгливо указал на каминную полку, где, покрытые толстым слоем пыли, громоздились самые разнообразные предметы.

Доктор Артур Эббот, оторвавшись от созерцания проезжающих под окнами экипажей, укоризненно покачал головой.

— Это не хлам, Нэш! Это музейные экспонаты, — объяснил он. — Я не разрешаю камердинеру прикасаться к ним. Каждая вещь напоминает о том или ином важном событии моей жизни.

— Да неужели? И вот этот сломанный кинжал? И эта одинокая запонка? И два мятых листка бумаги?

— Именно так! И кинжал, и запонка, и листки. Кстати, о листках. Вы, кажется, просили меня рассказать вам какую-нибудь занимательную историю?

— О, да! После успеха моей новеллы о смерти кондитера, в «Уикли Экспресс» ждут очередного рассказа. Я хочу побыстрее получить от вас материал!

— Что ж, в истории, которую я расскажу вам, дорогой Нэш, решающую роль сыграли именно эти два листочка бумаги, — начал доктор Эббот. — Происшествие, которое взбудоражило весь Голчестер, произошло как раз в то лето, когда я как обычно отдыхал там у своей сестры Фелиции. Дочь местного судьи, мисс Оливия Куини, пропала вечером шестнадцатого июля. Это событие переполошило и взволновало весь город, ведь мисс Оливия была премилая девушка, к тому же — добрейшая душа. О её превосходных душевных качествах говорит хотя бы тот факт, что раз в год, в первую неделю июля, она весь свой гардероб раздавала прислуге. Ритуал этот соблюдался ею уже несколько лет, причём порядок оставался неизменным: экономке доставалась обувь, кухарка и жена садовника делили платья, компаньонка получала шляпку, горничная — носовые платки. Ровно через неделю платяной шкаф мисс Оливии Куини наполнялся снова, самыми новомодными нарядами: отец-вдовец любил дочку без памяти и не жалел для неё никаких денег.

Последний раз мисс Оливию видели в тот день около пяти часов вечера, когда она вместе со своей компаньонкой Роуз Призм пила чай в гостиной дома на Ривер-стрит. После этого мисс Куини сообщила родным, что хочет навестить приятельницу, а потом, не заходя домой, собирается совершить вечернюю прогулку.

Как всегда сопровождать её должна была компаньонка, мисс Призм.

Девушки ушли из дома около половины седьмого. Мисс Куини держала на руках собачку-болонку, мисс Призм несла корзинку с бисквитами. К сожалению, никто не обратил внимания на то, как они были одеты — горничная как раз в этот момент разбила старинную китайскую вазу, и по этому поводу в доме поднялся большой переполох.

Пропажа обеих девушек обнаружилась только утром. Оказалось, что ни одна из них не ночевала дома — кровати не были даже разобраны.

Тут же были организованы самые тщательные поиски, которые, после опроса свидетелей и очевидцев, привели на Глимпенскую трясину.

Вы, конечно же, знаете, что болота подступают к городу с севера. К северо-востоку они сливаются с рекой, на северо-западе простираются до вересковой пустоши.

И вот, на северо-западной окраине болота были обнаружены зловещие находки — соломенная шляпка, перевязанная белой лентой в синий горошек с инициалами «О. К.», и пустая корзинка. Были там и отпечатки собачьих лап и чьих-то ног, но, к сожалению, нечёткие — ночью прошёл сильный дождь и смыл все следы.

Зловещие находки недвусмысленно указывали на то, что девушки погибли на болотах. Что привело их туда, почему они свернули с тропинки и направились к топи — теперь уже на эти вопросы ответить никто не мог. Высказывались предположения, что болонка вырвалась из рук хозяйки, девушки бросились за ней и, попав в трясину, не смогли выбраться.

Тела их так и не нашли.

Город оделся в траур. Трагическая гибель мисс Оливии Куини и её компаньонки никого не оставила равнодушным.

Но на следующий день при моём непосредственном участии были обнаружены улики, пролившие новый свет на случившееся.

Как вы знаете, каждый вечер я совершаю прогулку. Кстати, Нэш, и вам не мешало бы завести такую привычку — это чрезвычайно полезно для пищеварения и крепкого здорового сна. Так вот, обычный мой маршрут в Голчестере пролегал по Друри-лейн, Кэмбридж-стрит и далее вдоль берега. В самой дальней точке я добирался до северо-восточной окраины болота, которая подступала прямо к хижине лодочника. Обычно я проходил мимо, так как моцион мой строго хронометрирован, а я, как вам известно, большой педант и не люблю нарушать расписание.

Но в тот раз я изменил своей пунктуальности и остановился у лачуги, чтобы переброситься парой слов с лодочником — Джереми Брауном.

Конечно же, мы заговорили о самом животрепещущем событии — исчезновении дочки судьи.

И тут вдруг Джереми Браун, от всей души посочувствовав горю безутешного отца, поделился со мной и своими проблемами.

— К вашему сведению, сэр, у меня тоже случилась пропажа, — пожаловался он. — И не маленькая. Позавчера вечером кто-то украл мою лучшую лодку. Я в тот день малость перебрал крепкого джина, поэтому спать лёг рано и, как вы догадываетесь, спал крепко, ничего не слышал. А тем временем какой-то негодяй воспользовался моим беспомощным состоянием и лишил меня моей собственности! Я, конечно, утром заявил в полицию, но разве им сейчас есть до меня дело? Все ищут дочку судьи. А когда я вернулся домой, Броки, мой пёс, притащил из своей конуры вот эти две бумажки. Думается, эти записки могли бы пролить свет на то, кто позарился на добро старины Джереми.

Лодочник протянул мне два мятых грязных листка — вот эти самые, Нэш, которые вы изволили обозвать хламом. Как видите, один из них — написанное мужским почерком письмо, второй — счёт от шляпника. Я внимательно изучил содержание обоих листков, и сердце моё радостно забилось. Я понял, что в руках у меня — бесценные документы. Я упросил лодочника отдать их мне в обмен на обещание найти его лодку и назвать имя похитителя.

Вот что было написано в письме:

«Дорогая Оливия! Мы не виделись целый год, но моя любовь к Вам стала ещё жарче. Ещё день без Вас — и я погиб! Ваш облик, запавший мне в сердце прошлым летом, будет моим последним видением, если Вы не придёте сегодня в семь вечера на наше старое место. О, как я мечтаю увидеть Ваши глаза! Они синее горошин на Вашей шляпке и ярче неба. Буду ждать Вас с преогромным нетерпением. Ваш Г.»

Письмо было датировано шестнадцатым июля, а счёт от шляпника — пятнадцатым.

Разгадка была у меня в руках, и я поспешил обнародовать её.

Как выяснилось позже, я был абсолютно прав, чем ещё раз порадовал окружающих и, надеюсь, Нэш, вас тоже.

— Ваша история, как всегда, весьма достойна, однако она кажется мне не совсем законченной, — с лёгким укором ответил журналист.

— Так вы опять не видите разгадку? — рассмеялся доктор. — А ведь я представил вам все необходимые факты. Ну да ладно, слушайте. Жертвой трясины стала несчастная мисс Призм — именно ей принадлежала шляпка с белой лентой в синий горошек, доставшаяся от мисс Оливии в первую неделю июля. Дочка судьи носила эту шляпку весь предыдущий год, о чём изложено в письме, но накануне описываемых событий приобрела себе новую. Вероятно, несчастная компаньонка и вправду погналась за сбежавшей болонкой, и их обеих поглотила безжалостная топь.

Письмо и счёт от шляпника потеряла на пристани мисс Оливия Куини, когда пришла на любовное свидание, после которого уехала на похищенной лодке Джереми Брауна вместе со своим кавалером. А потом Броки, пёс лодочника, затащил листки к себе в конуру, откуда и принёс их своему хозяину на следующее утро.

— А дальше? Что же случилось дальше с дочкой судьи? Мои читатели непременно поинтересуются этим!

— Что ж, дорогой Нэш, можете их порадовать — несмотря на произошедшую трагедию, у второй части этой истории был хэппи-энд. На следующий день после побега мисс Оливия Куини стала миссис Оливией Сомерсет, женой сэра Генри Сомерсета — об этом, кстати, в своё время писали во всех газетах, в том числе и в вашей! Судья Куини приобрёл нового родственника, а старина Джереми Браун — новую лодку, которую молодожёны подарили ему взамен старой.

И вот ещё что, дорогой друг! Пожалуй, я последую вашему совету и действительно закажу специальный шкаф для моей коллекции, — закончил повествование доктор Эббот.