— Ах ты ж, жидовская морда! Та скока ж мне это терпеть! Со́рют и со́рют под дверями! Это ж никаких сил не хватит!

Кряхтя и широко расставив ноги, баба Зоя нагнулась, подняла с коврика перед квартирной дверью тряпичную куклу и уставилась на неё. На голове куклы красовался кусок ткани, приколотый огромной булавкой. Баба Зоя сжала губы и прищурилась.

— Ах ты ж, изверги! Вуду мне подкинули! Ото ж я тебе покажу вуду! А то я не знаю — хто!

Возмущённо дыша, она подошла к двери напротив и начала бешено звонить. Дверь не дрогнула. Тогда баба Зоя отодвинула косынку, прижалась ухом к поверхности и замерла. Квартирное нутро не издавало ни звука. Женщина принялась колотить в дверь и надрывно кричать:

— Ёсифовна, открывай, слышь! Ты что это удумала, ведьма, извести меня? Христа распяли — мало вам? Православную хоти́шь в гроб загнать? Филькин... как тебя, чёрт... Фильден... Тьфу, и не выговорить!

С нижнего этажа раздался глухой старческий голос:

— Нету их, не ломай дверей! В сосисочную пошли!

Баба Зоя распласталась мощной грудью на парапете и адресовала досаду вниз, в воронку лестницы:

— Что ж ты раньше молчала, карга старая, я тута целый час надрываюсь!

Бормоча проклятия и поправляя платок, она впихнула себя в лифт и отправилась на поиски пропавших соседей.

Зоя Степановна по природе своей была женщиной незлой, но врождённая принципиальность не давала ей покоя. Долгое время она была профсоюзным лидером на местном заводе, но после отправки на пенсию поле её деятельности сократилось, а жизненная энергия — нет, и соседи немедленно почувствовали на себе всю непоколебимость жизненных принципов бывшей профработницы. Главной душевной потребностью Степановны был Порядок. А какой тут, к бесам, порядок, когда в подъезде и «яуреи», и узбеки, и татары, и даже вьетнамец притащился на съёмную квартиру. «Ну чисто зоопарк», — жаловалась Степановна подруге-аптекарше, ударяя себя по широким бёдрам в знак горечи и разочарования. И не в том беда, что нету порядку в национальном вопросе жильцов, а в том, что это неизбежно вело к бардаку в подъезде и во дворе — на территориях, которые Степановна воспринимала вверенными и подотчётными. То татары Сабантуй справляют — орут, черти, хоть стучи в стенку, хоть не стучи. То вьетнамец тухлятину свою жарит — вони на весь подъезд. То узбекские дети весь двор засо́рют. То яурейский муж пойдёт мусор выносить, да так и забудет пакет возле мусоропровода, профессура говняная. Сплошной содом и антисанитария! Сколько бумаги на них извела, сколько нервов испортила в безуспешных попытках прищучить нехристей! А им что в лоб, что по лбу!

Жильцы не любили и боялись Зою Степановну. Больше всех не повезло соседям бабы Зои по лестничной клетке супругам Фельдмахер, которые близость к ней воспринимали с таким же оптимизмом, как близость к действующему вулкану.

...Твёрдой, уверенной походкой, широко размахивая руками, в одной из которых была зажата злосчастная кукла, баба Зоя приближалась к сосисочной. Шаг её был основателен и тяжёл. Казалось, сама земля должна Зое Степановне за то, что та по ней ходит. Соседи узнавали эпическую походку издалека и старались исчезнуть из поля зрения бывшей профработницы заблаговременно.

Вдруг крупное естество бабы Зои исторгло громкий звук. «Ик, — вырвалось из глубин бабы-Зоиного тела. — Ик... Ик!»

«Вот оно, начинается, — подумала Степановна. — Вуду проклятое действует!» И в гневе влетела в магазин.

— Гляньте, хто тут затоваривается! Здоро́во, соседушки! — Сарказм Зои Степановны заставил чету Фельдмахер, стоявшую у витрины, вздрогнуть и побледнеть.

— Акт пятый, д-действие третье, т-те же и Г-Гамле́т, — едва слышно пробормотал Марк Борисович Фельдмахер, пытаясь взять себя в руки. Заикание Марка Борисовича, почти незаметное в нормальной обстановке, усиливалось в моменты потрясений, волнений или общения с Зоей Степановной.

— П-приветствую вас, — блеснул очками Фельдмахер, которому отчаяние добавило храбрости. — Каа-кие причины послужили веским поводом даа-для вашего появления в нашем присутствии? — Марк Борисович долгое время работал народным заседателем в суде и потому выражался так, как будто зачитывал обвинение.

— Хреновые причины! — Степановна была настроена на скандал. — Ик... От эта от что? — она затрясла куклой перед носом Сары Иосифовны.

Сара Иосифовна по комплекции была ненамного меньше бабы Зои. «Сейчас или никогда», — поняла она. Сара установила руки в боки — и два темперамента сошлись, как сходятся стихии.

— Марик! — заголосила Сара. — Посмотри на эту женщину, Марик! Она хочет вогнать меня в самый гроб, в самую землю! Марик, она хочет оставить тебя сиротой!

Баба Зоя поначалу остолбенела от такой наглости, но, исторгнув громогласный «ик», приняла вызов.

— Да штоб тебе икалося до самого пришествия... ик... пришествия Христова! Да чтоб тебе на том свете... ик... икалося! Ты пошто... ик... вуду свою яурейскую на меня наслала? Куклу поганую... ик... подбросила? Со свету сжить захотела? От тебе! — Степановна скрутила кукиш и сунула его в лицо обидчице вместе с куклой. — Я вас всех переживу! Я ещё с ваших могилок... ик... конфеток поем!

— Та шо вы в меня тычете своим помойным тряпьём! Марик, глянь! Та тьфу на вас и на ваших слов! Вы поссорились со всеми своими мозгами, как вы поссорились со всеми соседями! Шлемазлша! Получите ваш кукиш взад, шейгец!

Продавщица сосисочной предусмотрительно скрылась в подсобке, а растерянный Марк Борисович суетился меж двух огней, не имея возможности разнять дерущихся, ибо руки его, как руки каждого нормального мужа, отправившегося по магазинам с женой, были заняты сумками с покупками. Ум его мутился, он носился вокруг сцепившихся женщин и бормотал невразумительное:

— Р-ррукоприкладство, имеющее целью п-п-причинение вреда вследствие оказания с-сопротивления, не может быть ра-а-сценено иначе как злостное на-несение побоев, подразумевающее и имеющее у-умыслом и целью достижение физического насилия над и-индивидом...

Неизвестно, чем бы кончилось «причинение насилия», как вдруг у Сары Иосифовны зазвонил мобильник. Дерущиеся питали глубокий пиетет к мобильной связи как к ярчайшему магическому явлению, потому драка была мгновенно поставлена на паузу.

— Да? — строго спросила Сара у телефона. И вдруг её лицо расплылось в наисладчайшей улыбке. — Иииночка, ты ж мой белый хлебушек! Потеряла куколку? С булавочкой? Та бабушка уже нашла куколку для моей золотой конфеточки! Дедушка привезёт куколку до моей крохотулечки, — с этими словами Сара вырвала куклу из рук бабы Зои, с отвращением наблюдавшей за метаморфозами, происходящими с лицом говорившей.

— Не успел ребёнок куклу потерять, а вы уже бегаете с истериками как ошпаренная, прима с погорелого театра! — резюмировала Сара, повесив трубку. — Инночке взад отдадим.

— Во-о-осстановление имущественных прав есть первейшая задача п-правосудия, — закивал Марк Борисыч.

— Я и смотрю! — язвительно парировала баба Зоя. — Какие предки, такие и детки — от горшка... ик... два вершка, а вже вуду тво́рит! А то, может, на тебя и колдует, внучка-то?

Насладившись искренним возмущением на лицах соседей, она икнула, захохотала и торжествующе зашагала прочь из сосисочной.