Её отличало постоянство. Каждую пятницу она приходила в клуб на Шпалерной улице⁠ без пяти минут девять и садилась за стол в десяти шагах от сцены, где свет становился призрачным — обманчивым, подобно памяти.

Выпивая за барной стойкой, я гадал, как звали девушку, но на ум приходили не имена, а звуки: тик-так, звон капель клепсидры, стук песчинок в часах. На фоне кирпичной стены и в ореоле жёлтого света незнакомка выглядела вырезанной из газеты аппликацией. Бумажная кожа, чёрный оттиск волос, одежда из заголовков, текста и фотографий.

Пока джаз-бэнд готовился к выступлению, девушка пила чай и листала старую записную книжку. Изредка делала карандашом пометки, покусывая загубник трубки.

С первыми нотами всё менялось. Она наклонялась вперёд, подпирала скулу костяшками бледных пальцев и улыбалась музыкантам, как старым друзьям. Трубку девушка клала рядом и никогда не раскуривала.

В клубе не разрешали курить.

По сторонам девушка не смотрела — только на джазменов. Я мечтал сесть рядом, послушать вместе «Одинокие улицы⁠» и увидеть, как она мне улыбнётся.

Без пятнадцати одиннадцать девушка заказывала счёт. Расплатившись, уходила.

Через застеклённую входную дверь я видел, как незнакомка поправляла шляпу, шарф и, спрятав ладони в карманы пальто, ныряла в полумрак улиц.

Спустя минуту я срывался следом.

Вначале терпеливо шёл позади, затем — старался догнать. Однако расстояние между нами не сокращалось, даже когда бежал за ней. Лишь, словно в зачарованном лабиринте, фонарный свет всё быстрее рассекал между нами ночь, отдаляя друг от друга. Оранжевое. Фиолетовое. Оранжевое. Фиолетовое. Я выскакивал со Шпалерной улицы на Литейный проспект и в растерянности останавливался.

Девушки нигде не было.

Однажды я решился и после концерта вышел сразу за ней.

— Вы курите, — сказал я торопливо. — Можно составить вам компанию?

Девушка вздрогнула, как человек, внезапно и грубо вырванный из глубоких размышлений.

— Я курю трубку.

— Расскажите мне о трубках! Вдруг тоже перейду с сигарет?

Девушка застыла. Я отразился в тёмных глазах: угольная тень в глубине непрозрачных зрачков, примитивно упрощённая и пронзительно настоящая, словно брошенная на весы душа.

Девушка достала из кармана пальто кисет. Взяв меня за руку, вложила его мне в ладонь и, отвернувшись, побрела к Литейному.

— Постойте, — я шагнул следом. — Как вас зовут?

— Берите. Табак отличный. Кисет потом вернёте, — она будто не услышала вопроса.

Догнать её я не смог.

Вернувшись домой, я лёг на диван в гостиной и уставился в потолок.

Снаружи шелестел дождь. В батареях шумела вода. Кряхтели перекрытия. Квартиры старого фонда, наполненные шорохами и приглушёнными разговорами соседей, напоминали мне старых китов, вставших на вечный прикол в городском океане.

Я бы хотел увидеть китов вживую.

Я поднёс кисет к носу и вдохнул аромат табака. Он пах солнцем и дальними странами. До безумия захотелось уехать, и я расплакался. Слёзы текли и текли, пока глаза не закрылись сами собой.

Мне приснился джаз. Кошмарный, непохожий на слышанный прежде.

Инструменты тщетно пытались слиться в гармонии. Саксофон хрипел, аккорды лупили по клавишам наотмашь, смычок вгрызался в струны контрабаса змеёй. Музыка наполняла зал гнилой водой, и в ней бесновались злобные ноты-пираньи. Они вились вокруг меня, забирались в уши, ноздри, рот и проскальзывали внутрь порезвиться в лёгких и желудке. Я сидел в сердце какофонии, точно парализованный. Веки приклеились к бровям, руки — к коленям, задница — к стулу.

В конце сна я просто захлебнулся.

Я встал с тяжёлой головой и решил пройтись до кофейного киоска. В очереди передо мной переминалась с ноги на ногу миловидная студентка. Взяв стаканчик с капучино, она повернулась и подарила мне яркую улыбку.

Спустя год я сделал Мире предложение.

Она равнодушно относилась к музыке, зато любила артхаусные фильмы. На первое свидание я пригласил её в «Дом Кино⁠», решив разорвать заколдованный круг. Морская свинка в колесе — ещё годы я приходил бы в клуб на Шпалерной улице: сидел за барной стойкой и смотрел на девушку с трубкой.

С того вечера я проводил пятницы только с Мирой.

Она научила меня смотреть немое кино и показала Петербург с высоты Исаакиевского собора. Я возил её по пригородам и паркам, на озёра с палатками и в коттеджи на турбазах. Каждый ноябрь мы срывались в путешествия и ходили, ходили, ходили по незнакомым городам…

В Португалии я наконец увидел китов, и Мира сказала мне, что ждёт сына.

Ещё через три года появилась на свет наша дочь.

Мы купили дом, и его всегда наполняло счастье. Из бурной наша жизнь стала размеренной и спокойной. Работа, воспитание детей, посиделки с друзьями… Так дожили до внуков.

Я давно прекратил вспоминать и джазовые вечера, и ту самую девушку, но отчего-то носил в кармане верхней одежды подаренный кисет. На счастье.

Снова на концерте я оказался случайно.

Сапфировый юбилей выпал на пятницу, и мы с Мирой гуляли по центру Петербурга. Я удивился, что клуб на Шпалерной улице до сих пор на месте, и она предложила зайти.

Мест было немного. Мы заняли два стула за барной стойкой, заказали по бокалу вина и выпили «за нас». За долгое время наши чувства ничуть не померкли. Мы радовались каждому мгновению вместе и болтали без умолку, пока музыканты не поднялись на сцену.

Посмотрев в сторону джаз-бэнда, я обмер. За столиком у возвышения сидела всё та же девушка.

За сорок шесть лет она ничуть не изменилась. Бледная кожа, угольные волосы, чёрная одежда. Девушка пила мятный чай, листала записную книжку и покусывала загубник трубки.

Прошлое накрыло меня лавиной, и сердце рванулось из груди.

Я еле дождался перерыва. Когда музыканты отправились передохнуть, попросил Миру подождать и, достав из кармана пальто кисет, подошёл к девушке. Она подняла на меня глаза.

— Вы как-то подарили мне… — я робко положил кисет на стол перед ней. — Сказали «потом вернёте». Табак и правда оказался отличный…

Девушка долго молчала.

— Дослушаете выступление со мной?

Сходившее с ума сердце замерло и остановилось, будто только и ждало этого приглашения. Я обернулся на Миру — она словно больше не видела меня — и сел рядом с девушкой.

Музыканты вернулись. Снова зазвучал джаз.

Я слушал его, прикрыв глаза, и наслаждался, как в юности. Вспоминал родителей, ребят со своего двора, одноклассников, сокурсников, преподавателей. Друзей, с которыми развела жизнь. Калейдоскопом промелькнули свидания с Мирой, свадьба и киты в Атлантическом океане. Родился и сделал первый шаг наш сын. Заплакала дочь. В пригороде вырос уютный дом среди елей, и его наполнил смех внуков.

Девушка держала меня за руку весь концерт и даже дольше. Её прохладные пальцы оплетали мои, морщинистые, до невозможности бережно.

Я не заметил, как стихла музыка.

— Пойдём. Пора, — девушка встала из-за стола.

Не задумываясь, я помог ей надеть пальто.

Клуб на Шпалерной улице наполняла тишина. Мира, бармен, официанты, посетители — люди потеряли объём и яркость. Я видел их словно с обратной стороны зеркала. Голоса и звон посуды звучали приглушённо и пыльно, джаз остался лишь эхом.

С улицы доносился плач сирены скорой помощи…