Гром, темнеющее небо. Крупные, редкие капли сменяются частыми, вверх летит пушинка, её ровное движение на секунду прерывается — капля встретилась с ней, — но ветер опять подхватывает лёгкий клочок пуха, и он летит вверх стремительно, строго вертикально, словно на лифте.

Я забегаю в подъезд, не успев промокнуть. Здесь тихо и темно. Вызываю лифт — громко урча, как животное, он приходит в движение и неторопливо едет мне навстречу. Открывает двери. Теперь моя очередь лететь вертикально вверх, и я чувствую себя пушинкой внутри громыхающего механизма.

Хорошо прийти из школы домой. Квартира пуста — мама на работе, брат в институте, я совсем одна. Мне нравится, бросив в прихожей рюкзак и кеды, пройтись по коридору, заглянуть в комнаты, посидеть на притихшей кухне. Открыть холодильник, вытащить оттуда шоколадку или кусочек колбасы и съесть, не запивая. Вот мама бы раскричалась. Но её пока нет.

Насладившись тишиной, иду в свою комнату и переодеваюсь. Аккуратно вешаю форму в шкаф, хотя хочется бросить её на стул. Вынимаю из сумки учебники и тетради, расставляю их на полке над столом. Мечтаю, что однажды буду жить одна, и вещи будут валяться как попало.

Как-то я была в гостях у одноклассницы, и в её комнате царил полнейший кавардак. Её родителей это не волновало — она хорошо учится, приносит пятёрки и четвёрки, ходит в пяток кружков, занимается музыкой. Может быть, ей просто некогда наводить порядок, хотя мама говорит, что это вопрос не времени, а лишь дисциплины. Пришла домой — переоденься, повесь форму на плечики, расставь учебники и разложи тетради. Закончила делать домашку — приберись на столе, убери ручки и карандаши. Протри пыль. Проверь расписание. Собери сумку на завтра. Большой хаос начинается с маленького беспорядка — повторяет мама нам с братом.

Помню, я спросила:

— Мам, а тебе никогда не хотелось всё бросить и просто пойти гулять под дождём?

Она посмотрела на меня так, будто я сошла с ума, и ничего не ответила. Не знаю, почему я это вспомнила и почему сказала тогда именно про дождь.

Села за уроки. Математика и русский. Скукота. Зато по любимой географии задали определить по карте движение экспедиции Роберта Пири. Вот что по-настоящему интересно! Меня будоражит эта история — несколько людей в чудно́й меховой одежде шли пешком по льду к самой северной точке земли! Просто потому, что это круто! Под слоем льда даже не было суши, только холодный океан. Я вбиваю в поисковик имя Роберта Пири и упоённо читаю длиннющую статью в «Википедии» от начала до конца. Пытаюсь найти его книгу, — любопытство сделало меня виртуозным искателем сокровищ в сети, — но она старая, её можно достать только в библиотеке. Если я скажу маме, что хочу записаться в библиотеку, она ответит, что это глупо — читать что-то сверх программы, когда столько предметов, по которым надо ус-пе-вать. И вообще, разве у вас в школе нет библиотеки? Конечно, есть, но откуда в ней Роберт Пири?

До маминого возвращения примерно два часа, но брат придёт раньше. Как и каждый день, он проделает все те же действия в строго определённом порядке: переоденется в домашнее, аккуратно расправит и повесит одежду в шкаф. Он хотя бы уже не носит форму. Вынет из сумки ноутбук и учебники, разложит на столе. Потом заглянет ко мне и спросит, обедала ли я. Я, как всегда, скажу, что нет, и он пойдёт на кухню разогревать оставленную мамой еду. Как всё это надоело.

Выглядываю в окно — всё ещё льёт, даже сильнее припустило. Быстренько переодеваюсь в джинсы и футболку. Дерзко надеваю кеды, а не резиновые сапоги — мама жутко боится непогоды и, если, не дай бог, дождь, заставляет нас одеваться как на Северный полюс. Мысль о Северном полюсе — словно толчок в грудь. Они ничего не боялись!

Куртку кладу на согнутую руку. Крадучись и стараясь не греметь ключами, хотя в квартире ни души, выхожу. Спускаюсь по лестнице, открываю дверь подъезда и некоторое время просто смотрю наружу. На улице заметно похолодало — ещё днём было почти жарко. Дождь сбивает с деревьев успевшие пожелтеть листья, а те, что ещё зелёные, трепыхаются на ветру. Последние одуванчики окончательно облысели, и мокрые пушинки прибило к асфальту.

Надеваю куртку, натягиваю на голову капюшон и осторожно высовываюсь наружу. Не так уж и холодно. В куртке даже жарковато. Всё шумит — стучит по карнизам и кровлям, по гладким спинам припаркованных машин. По проезжей части бегут, журча, целые реки. Всё вокруг серое и мокрое, по-своему очень красивое под обрушившимся на город ливнем. Я делаю шаг вперёд и оказываюсь под струями воды, наступаю в глубокую лужу — кеды сразу промокают насквозь. Мне мокро и очень весело. Срываю с головы капюшон и расстёгиваю куртку. Терять больше нечего, зато можно шлёпать по лужам и поднимать к небу лицо, чтобы его окатило дождём. Это так круто, и меня вдруг захватывает незнакомое или давно забытое чувство. Лёгкости, радости, восторга. Мысли полностью исчезают, я бегу через двор в сквер по соседству. Там почти никого нет, только какой-то старик гуляет с мокрой собакой. У него шляпа с полями, но брюки уже набрали воды и вымокли по колено. Собаке как будто всё равно — старик спускает её с поводка, и она начинает носиться вокруг, размахивая длинными ушами, с которых во все стороны летят сверкающие брызги. Мне тоже хочется бегать и прыгать. Такой свободы я никогда не испытывала раньше. Поднимаю вверх руки и начинаю кружиться, как в танце.

— Объяснись, пожалуйста, — мама строго смотрит на меня.

В ванной развешаны мои джинсы, куртка, футболка. Кеды мама поставила на батарею — брат пытается возразить, что это неправильно, лучше высушить их, набив бумагой, но в нашем доме только мама знает, как правильно, и бунт брата, как и мой, обречён на неудачу.

— Мне просто захотелось выйти под дождь, — бормочу я, но мама не верит. Это слишком безумно.

На следующий день я проснулась с температурой, а кедам на батарее и правда пришёл конец. Брат, пожав плечами, ушёл в институт. Маме пришлось взять больничный. Я думала, она будет злиться и накажет меня как-нибудь особенно сурово. Но она села рядом и спросила, чего бы мне хотелось.

— Почитать про Арктику, — слабым голосом попросила я.

— Что? — мама не поняла.

— Как Роберт Пири дошёл до Северного полюса.

Мама понятия не имела, кто такой Пири, и я уговорила её поискать в интернете его книжку «Северный полюс». Через час курьер привёз срочную доставку. От мамы я узнала, что это букинистика. Так называются очень старые книги, которые можно достать только в библиотеке.

— А ещё у специальных людей, которые их собирают и продают.

«Бу-ки-нис-ти-ка», — я пробую новое слово на вкус. Мама приносит чай с малиной, взбивает под моей спиной подушку и начинает читать, но я перебиваю её и спрашиваю смущённо:

— Мам, ты не злишься?

— Конечно, злюсь, — она целует меня в горячий лоб. — Так вот: «Достижение Северного полюса вполне можно уподобить шахматной партии, в которой все ходы...».