— Вы принесли номографию? — я поднялся навстречу своему очередному пациенту. Уже второй за месяц, не многовато ли...

— Да, — замялся он, оставаясь у двери, — принёс.

— Можно мне на неё взглянуть?

— Послушайте, — сказал он просительно, — может быть, не надо? Что плохого в том, что я храню её у себя?

— Понятно, — сказал я. — Садитесь. Вам не обязательно отдавать мне её сейчас. Ваша страховка покрывает как минимум три сессии. Если их будет недостаточно, я назначу вам дополнительное время. Но я думаю, мы справимся и за три.

Он недоверчиво смотрел на меня, а я привычно удерживал на лице внимательное выражение, стараясь изо всех сил, чтобы сквозь него не проглядывало сочувствие. На этом этапе сочувствовать должен был он мне, а не наоборот. Потому что он знал мою историю, собственно, поэтому он ко мне и пришёл.

— Начнём? — мягко предложил я. — Как его звали? Кто это был, мальчик?

— Да, мальчик, — кивнул он рассеянно. — Мы звали его Акаму. Мы — это я и мой брат. У меня был брат, — повторил он, как будто боялся, что я не расслышал.

— А сколько вам было, когда вы встретились с Акаму?

— Мне было восемь, моему младшему брату шесть. Мы с родителями жили тогда недалеко от атолла Грэнди, и у нас было три лодки.

Он посмотрел на меня с гордостью. Я одобрительно кивнул. Я знал, что значит иметь три лодки для семьи баджао. Морские цыгане, они практически не бывали на земле, всю свою жизнь проводя в море. Крепко же задела моего пациента эта история, если он бросил свою прежнюю жизнь и сменил прозрачное море на сухое место. Ничего, я постараюсь, чтобы ему полегчало.

— Что было потом? — Мне не хотелось его торопить, но сегодня нам нужно было продвинуться как можно дальше.

— Ну-у, — протянул он. — У всех это бывает одинаково.

Он поглядел на меня, приглашая разделить его воспоминания, но я не собирался ловиться на этот ржавый крючок.

— Да, пожалуй, вы правы, — легко согласился я вместо этого. — И всё же?

— Мы подружились. Сначала с Акаму дружил только я, но потом и мой брат тоже захотел с ним играть. Мы плавали вместе, ловили рыбу, чистили снасти, плели канаты, убирали на лодках. Однажды был шторм, и нашу с братом лодку отнесло далеко в океан. Если бы не Акаму, мы бы не нашли дорогу домой. Нас носило по волнам почти неделю, вода кончилась, мой брат совсем раскис, и только Акаму не переставал твердить, что мы не должны сдаваться. Он подсказывал нам, в какую сторону править, и на седьмой день нас прибило на отмель недалеко от нашего атолла.

Мы помолчали.

— Тогда вы и рассказали родителям? — уже зная, что он скажет, спросил я.

— Да, — ответил он тусклым голосом. Посмотрел на меня и заговорил быстро, как будто оправдываясь: — Вы должны нас понять, док. Мы были детьми. Мы испугались. Нам нужно было выговориться. Нас спрашивали, как нам удалось вернуться, как мы нашли дорогу обратно, понимаете? — просительные интонации в его голосе заставили меня поёжиться.

Я замешкался со следующим вопросом и, боюсь, не успел спрятать своего разочарования. Каждый раз, когда я слушаю эти истории, я до последнего надеюсь, что кто-то всё-таки не расскажет. Но среди моих пациентов таких не бывает.

— Я понимаю вас. Вы же знаете, что понимаю. Что было дальше?

— Дальше тоже было всё как обычно. — Он потёр уголок глаза, потом схватился за нос, потом нервно затеребил ухо. — Мама заплакала, а отец сказал, что ничего страшного, всё образуется, но ждать конца сезона мы не будем, а завтра же поплывём к ближайшему сухому месту и найдём там охотника. Мы так и сделали. Отец нашёл хорошего охотника, отдал ему почти весь наш запас жемчуга, а охотник выследил и сномографировал Акаму. После этого Акаму больше не возвращался. — Он оставил в покое своё ухо и посмотрел на меня почти враждебно. — Вы же знаете, как это работает. У охотника была третья модель номокара, большая редкость в наших местах.

Да, я знал, как это работает, потому что первая модель номокара была опробована на мне. Мальчик, сказавший спасибо номокару. И моя кривая улыбка на рекламных постерах. О, я хорошо помню, как всё это начиналось. Как появилась новая профессия — охотник за воображаемыми друзьями. Как в рекламе обыгрывалось их сходство с охотниками за привидениями. «Охотиться можно не только за привидениями, охотиться можно и за воображаемыми друзьями! Стопроцентная гарантия успеха. Больше никаких невидимых друзей! Сномографируйте невидимого друга вашего ребёнка, и морок исчезнет навсегда, от него останется только номография! Сделайте правильный выбор. Нет бесплотным иллюзиям! Пора вернуться в реальный мир!»

Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и обнаружил, что мой пациент внимательно наблюдает за мной. Поймав мой взгляд, он продолжил:

— Мы вернулись домой. Через год мой брат погиб от кессонной болезни. Я знаю точно, что Акаму мог бы спасти его, но Акаму с нами больше не было. И, — он сердито мотнул головой, не давая мне перебить его. — И я прекрасно знаю, что Акаму никогда не существовало. Что лодку прибило к атоллу случайно. Что наши родители сделали всё правильно, найдя охотника и заплатив ему за то, чтобы он избавил нас от Акаму. Но все эти годы я скучал по нему. Я скучаю по нему и сейчас. Вы всерьёз думаете, что можете мне помочь? — он почти кричал.

Я не знал, что ему ответить. Я понимал, что он сейчас чувствует. Я сам через это когда-то прошёл.

— Отдайте мне номографию, — сказал я твёрдо. — Я положу её в этот ящик. Она будет лежать здесь в безопасности вплоть до следующей нашей встречи. Когда вам назначить, через неделю?

— Нет! — дёрнулся он. — Я могу оставить её у вас только до завтра.

— Хорошо, — согласился я. — Давайте встретимся завтра и продолжим. Завтра уже будет легче, обещаю. Ну? Давайте её сюда.

Он достал кусок плотного картона из нагрудного кармана и протянул его мне.

— Ладно, док. Пусть она полежит у вас. Мне нужно закончить с этим, хоть и с опозданием в двадцать лет.

Закрыв за ним дверь, я вернулся к столу и ещё раз посмотрел на его номографию, которая лежала в ящике на стопке похожих карточек. Стопка была довольно внушительной, и я поймал себя на мысли, как я рад тому, что она становится всё выше. Чем стопка пухлее, тем меньше шансов на то, что мне захочется достать самый нижний снимок, который лежит на дне ящика между страницами пользовательской инструкции к устройству NMК-01, первой модели номокара, очень похожего на простенькую фотографическую камеру. Нынешние охотники такими уже не пользуются, сейчас эти девайсы выглядят покруче, а эффект более мощный, их клиенты ко мне на терапию почти не приходят.

На заре номографии случались и сбои. Такие, как с моим пациентом, к примеру. Такие, как со мной. Номография есть, воображаемого друга нет, но и толку нет тоже. Ничего, док, ничего. Починим вручную. Мне, кстати, никогда не нравилось название этой штуки. Почему именно NoMoreKarlsson, а не NoMoreJimmyJimmereeno, к примеру, или NoMoreMickeyMickeranno? Хотя, конечно, «номокар» гораздо короче, да и понятнее. «Вот такие дела, доктор Свантесон, — сказал я сам себе, закрывая ящик. — Вот такие дела».