Почему-то принято думать, когда женщина говорит, что мужчина изменил её жизнь, речь обязательно идёт о романтической истории. А ведь бывает так: мимолетная встреча с невысоким, чахлого вида мальчиком — и ты несёшь этот опыт из своих подростковых лет через всю жизнь, оберегая, как драгоценность.

В последние годы учёбы в музыкальной школе я из любви к своей учительнице участвовала в областном конкурсе юных пианистов. Никаких особых амбиций у меня не было, но мне нравилась программа, которую мы подготовили, особенно пьеса — «На тройке» Чайковского.

Районный этап конкурса проводился в музыкальной школе. Я немного завидовала тем, кто учился здесь: широкая лестница в актовый зал и шикарный концертный «Блютнер», не как у нас — каморка при общеобразовательной школе, с расстроенным пианино в окружении колченогих парт. Даже просто потрогать на репетиции рояль было торжественно и ново. Этим конкурс мне нравился.

В день отбора учеников посадили в актовом зале отдельно от педагогов. Всё, как на обычном экзамене: детей вызывают на сцену, объявляют произведения, без аплодисментов провожают. Время движется монотонно и медленно. Сижу, скучаю, болтаю ногами, стараюсь не скрипеть креслом, жду своей очереди.

Буднично объявляют: Андрей Нестеренко. На сцену поднимается бледный мальчик: серые тени под глазами, мятый пиджачок — чисто воробушек, нахохлившийся, болезненный, робкий. Выходит, коротко кланяется, кладёт руки на клавиатуру.

И в этот момент его будто подключают к сети в двести двадцать вольт. Кисти, пальцы, всё тело зримо наливаются силой и, кажется, даже увеличиваются в размерах — он начинает играть Шопена. «Фантазию-экспромт» я раньше слышала разве что в филармонии и на пластинках. Но то филармония — а тут такой малыш! Шопен прекрасен, мальчик точно воспаряет над инструментом, и я замираю: от этого эффекта неожиданности, невозможной красоты музыки, исполнения, мощного звука рояля.

Горячая волна поднимается от ног и ударяет в щёки. Я почти забываю дышать и мысленно всё благодарю кого-то за возможность это увидеть и услышать... Нет и тени чувства соперничества — только счастье от сопричастности.

А меня вызывают следующей, и на ватных ногах я плетусь к сцене, размазывая слёзы по щекам. Трогаю рояль Чайковским с неведомым ранее ощущением благоговения: поняла вдруг всем телом, что музыка — сила мощная и великая, как электричество, как гроза, как вулканический огонь, а мне вот так просто дали её в руки, доверили, одарили.

Я стала второй по баллам и прошла в городской тур, но сил радоваться этому уже не было. Потом в полуфинале выступила плохо, но не расстроилась: у меня было ощущение, что я обрела нечто большее, чем формальные места и грамоты.

Врезался в память ещё один эпизод: прихожу на репетицию и вижу того самого воробушка в гардеробной у лестницы. Пожилая женщина (бабушка, а может, гардеробщица?) накладывает ему в тарелку манную кашу из алюминиевой кастрюльки и он, сидя в углу за пальто и куртками, ссутулившись, торопливо клюёт эту не очень аппетитную на вид еду. Мне тогда сказали, сколько часов в день он проводит за репетициями. Я ужаснулась и поняла, какой помимо таланта тут вложен труд.

Андрей Нестеренко стал концертирующим пианистом, живёт и преподаёт в Нидерландах. Я больше никогда его не слышала, но много раз вспоминала о той встрече. Многие учатся в музыкальной школе нехотя, некоторые делают музыку своей профессией, а я зависла в блаженном состоянии посередине: музыка не стала делом моей жизни, но дала познать своё величие и с тех пор поддерживает в самые тёмные времена.