Марика сидела на низенькой скамейке в тени сарая и внимательно рассматривала двенадцать вёдер вишни — по четыре на каждого брата и четыре ей, Марике.

Вопрос был серьёзный и требовал всестороннего осмысления.

Начать прямо сейчас, не дожидаясь братьев, было бы здраво, но нечестно. Ждать, пока мальчишки выйдут наконец во двор — скучно.

Деревянная, прогретая июльским солнцем стена сарая была вся усыпана мелкими каплями вишнёвого сока. Урожай в этом году был невиданный.

Каждое утро младшие дети отправлялись в сад и там, с ловкостью, на которую способны только амазонские обезьяны и шестилетние деревенские ребятишки, собирали ягоды в огромные эмалированные вёдра.

Марика никак не могла налюбоваться глянцевыми бочками вишен, горсть за горстью падающих в голубоватую эмаль вёдер. Ягоды сначала глухо стукались о дно, но скоро начинали падать друг на дружку совсем бесшумно, наполняя вёдра. Тяжёлые ветки деревьев спускались до самых смородиновых кустов, полоща гроздья вишен в аромате черносмородинного листа.

— Марика, тащи новое! — это старший, Мартин, кричит с самой макушки старой вишни.

— И мне, и мне! — это Морис, младший брат Марики. Он сидит на самом крайнем вишнёвом дереве, почти скрытый ветками.

— Несу, несу, нечего так кричать! — Марика со всех ног бежит на летнюю кухню, загребая сандаликами влажную после полива пыль.

Двенадцать вёдер за это утро. А солнце уже шпарит вовсю. Сейчас бы на пруд, плескаться на мелководье, перебирать в пальцах мягкий песок, брызгаться и нырять, зажав нос. Но двенадцать вёдер не будут ждать.

Чтобы получить пироги с вишней к обеду, нужно очистить от косточки каждую ягоду. И ждать нельзя: на такой жаре сочные яркие ягоды быстро задумаются, скукожатся. А те, что на самом дне, изойдут соком до половины ведра и забродят уже к вечеру.

Позавчера так и случилось. Пришлось отдать забродившее ведро курам, пока мама не увидела.

Куры были сначала рады угощению. А потом совсем напились и стали дебоширить. Они с разбегу перемахивали высоченный забор и пытались сбежать в проулок. Потом всем семейством атаковали кота Премьера, мирно дремавшего в настурциях. А когда рыжий петух Бравый, известный своим кротким нравом, вдруг стал орать и бросаться на бочку с водой, пытаясь то ли попить, то ли утопиться, — мама, перемазанная мукой, выглянула в окно и, быстро оценив обстановку, загнала детей в сарай — перебирать остатки вишни, а кур — в курятник, трезветь и думать о своём поведении.

Требовать того же от младших погодок было бессмысленно.

И вот — сегодня двенадцать вёдер.

А Морис с Мартином где-то бродят. Наверняка на озеро без спросу убежали, а её бросили. Наедине с вёдрами, всю в вишнёвой крови по локоть. Предатели и трусы! Вот они кто после этого.

Наконец определившись, Марика решительно взялась колупать ягоды. Самые чёрные и крупные отправляла в рот. Жалко такую красоту на варенье пускать. Полведра спустя явились братья. Подозрительно сухие и задумчивые.

— Марика, а Марика, — старший Мартин уселся на скамеечку рядом с сестрой.

Немного помолчал, закинул в рот горсть вишен. И стал, методично, подражая какому-то оружию, выплёвывать косточки одну за другой, целясь в подсолнухи. Два раза попал в самую серёдку с навеса. И только потом продолжил:

— Я тебя как мужчина женщину хочу спросить.

Младший Морис насупился, но промолчал. Молчала и Марика. Только на автомате перебирала ягоды — мякоть в ведро, косточки в таз.

— Ты знаешь, откуда дети берутся? — на одном дыхании выдал Мартин.

Марика уставилась на брата:

— Знаю. Я маме помогала, когда у нашей Марты в прошлом году родилась малышка Мира. А ты?

— И я знаю. Мы этой зимой помогали ягнят принимать. А ты, Морис?

Морис только кивнул и цапнул горсть тёплой вишни.

— А вот что бывает до этого? Как они родятся? Ты знаешь?

Марика с тоской осмотрела одиннадцать с половиной вёдер вишни.

— Знаю. Мне Марта рассказывала.

— Жаль, что овечки не разговаривают, — вдруг подал голос Морис.

— Да с ними как раз всё ясно. У них-то всё просто — есть на овце белое пятно краски, значит будет ягнёнок, — отмахнулся от брата Мартин. — А по людям это как понять?

— Ну... Сначала обязательно мама должна поругаться за то, что Марта что-то не то принесла в подоле. Это обязательно. А потом придёт жених. Вот у Марты это Макс. А у меня не знаю кто, но точно не вы. Вы с Морисом маленькие ещё, — Марика бросила вишню и теперь увлечённо рассказывала. — Потом будет свадьба. И все будут плакать, даже мама, хотя она уже взрослая. Потом будут есть всякие вкусные вещи до самой ночи и смеяться. Даже Марта, хотя её и ругали.

А потом родится малышка Мира.

— И всё? — Морис прицельно плюнул косточкой в подсолнух, но промахнулся.

— Мне кажется, там всё это как-то связано с поцелуями. На свадьбе обязательно целуются, — вспоминая, Марика не заметила, как вытерла измазанные вишнёвым соком руки о юбку. На синей ткани остались бордовые разводы.

— Марика! Мама ругаться будет! — Морис смотрел, как пятна впитываются в ткань, становясь всё темнее. — Как на Марту, за испорченный подол! И тебе потом придется с кем-то чужим целоваться. И рождать детей, — скорбно закончил Морис.

Марика смотрела то на руки, то на юбку, то на братьев. И, кажется, собиралась реветь.

Тут Мартин запустил обе руки в нетронутое ведро с вишней, пожамкал там и, вытащив полные пригоршни мятых ягод, размазал вишнёвую кашу по груди. Прямо по светлой, только сегодня надёванной, рубашке.

— И ты давай тоже, Морис! Чего стоишь? Всех не заругают. На всех чужих женихов в деревне не найдут. Давай, мажь сильнее. А то новый ребёнок нам сейчас никак не нужен. Нам и втроём хорошо!

Два брата и сестра сидели на низенькой скамейке в тени сарая и внимательно разглядывали двенадцать голубоватых вёдер с вишней. Вопрос был серьёзный и требовал всестороннего осмысления.

Получить ремня за испорченные рубашки прямо сейчас или сначала сгонять на пруд? А вишню на кучу снести, соседским курам. Пусть тоже попируют.

А новую, к вечерним пирогам, можно и после набрать — урожай-то в этом году невиданный!