Жила-была ведьма. Красивая. Это только в страшных сказках ведьмы — бабки скрюченные, отвратные, с бородавкой на носу. А наша была прекрасна: станом стройна и гибка, длиннонога и, где положено, аппетитно округла. Знаниями разными хитрыми и древними владела, что бабка передала, да силой тайной обладала, чтоб применять их, — которая, впрочем, тоже от бабки досталась. Так и жила: девкам ворожила в делах их добрых и всяких, зелье варила, порчу снимала да наводила, по шабашам летала. Всё как положено приличной ведьме.

Забрёл к ней как-то на болото путник: вроде и обычный, а не совсем — гусли при себе были. Музыкант, что ли? Хотя кто знает? Может, так, на продажу носит. Собой хорош, телом крепок, видно: давно в пути, пообмяла дороженька.

Ведьму нашу увидал — обомлел. Оказалось, всё-таки не зря гусли таскает: на колено одно припал, слова такие подобрал-сказал, что передумала та дорогу прочь показывать, как поначалу хотела, остаться разрешила, передохнул с пути чтоб. Место в сарае предоставила, рухляди на подстилку выделила.

Поутру чаем напоила. Ну а путник, глазами восхищёнными смотря, песнь в благодарность выдал, что ночью родилась, пока он в сарае с боку на бок вертелся, уснуть не мог, ведьминой красотой в сердце пронзённый. Заслушалась она, сама не заметила, как чаю подлила и ещё на денёк остаться предложила. Потом ещё на денёк. И ещё.

Неделя минула. Хорошая, надо сказать, была. Путник стихи-песни слагал, сказки рассказывал, по хозяйству тоже себя хорошо показал: забор подправил, печь почистил, крышу подлатал. Нравилось ведьме. Стихи да сказки много больше, чем в бытовых делах, помощь. В них она и сама справлялась, а вот стихи...

Но ела мысль одна её, грызла душу железными зубами: попоёт сладко и уйдёт ведь. Знаем мы их, потому и живём на болоте: спокойней так, безопасней. Да и травка опять же рядом, мухоморчики разные, — есть в случае чего чем приветить окаянных.

Сплелись в душе в тугой узел радость, путником доставленная, уверенность, что уйдёт обязательно, и горечь от выдуманной потери. Сила тёмная внутри поднялась, сердце чёрным пламенем опалила, туманом багровым разум заволокла. Мысль в голове укрепилась: сожру его, иль не ведьма я потомственная?! Будет тут речами сладкими дурить меня, душу мягкой делать. Насквозь тебя вижу! Не обманешь!

Ну что ж, дело привычное, знакомое. Заснул путник с чистой улыбкой на губах. Что снилось? Не задумалась над этим ведьма. А задумалась бы, решила, что смеётся над ней: с туманом багровым внутри по-другому никак. Схватила топор острый, порубила путника на куски и в котёл бросила, огонь распалила.

Время приспело, готово уж должно быть жаркое-то по-ведьмачьи. Открыла она крышку, а сверху всего голова поэта лежит. Как живая почему-то. Сила, что ли, какая была в нём? Улыбается мечтательно, красивый такой. И слова в памяти всплыли — стихи, что написал напоследок для неё.

Милый облик, душа звоном
Летит в порыве над краем бездны.
Вскипит нутро тоски стоном
Забывать выпадет если.

Изгиб тела пленит душу,
Желаньем живёшь одним — коснуться.
Тяжесть в груди радость рушит,
Случись без надежды проснуться.

Голоса сладость, душа тает,
Ласка в нём, покой в сердце.
Веретено боли жилы мотает,
Если звучаньем его не согреться.

Как кипятком ошпарило ведьму — захлопнула крышку. Туман багровый рассеялся внутри, по закоулкам души расточился. В зеркало на себя посмотрела: растрёпанная, в кровище вся. Что ж наделала я?! Жрать-то его зачем? Сто лет уж мясо не ем: диета растительная, она ж для магии самое оно. Да и запачкалась вся. Что на меня нашло?

Долго самоедством заниматься не стала: время уйдёт — не воротишь поэта обратно. Давай зелье варить живительное, и такое умела. Сварила, чуть приоткрыв, под крышку котла плеснула, не смотреть чтоб: боязно стало увидеть ещё раз, что натворила — кураж-то тёмный ушёл, спрятался.

Спустя время осторожно, одним глазком заглянула: лежит поэт, калачиком свернулся — большой котёл, есть место, — спит, отдыхает, устал видимо. Не каждый день его, похоже, на куски рубят, варят, а потом ещё и оживляют. Можно понять человека.

Опять ворохнулась тёмная сила, толкнула уж было растормошить, разбередить: ишь, разлёгся, вставай, песни пой! Я тут, понимаешь, его оживляю, с ног сбилась, а он спит! Одёрнула силу свою ведьма: «Ну-ка! Развоевалась! Хороший он, нравится мне. Да и тебе, не вредничай». Улеглась сила тёмная, успокоилась — согласилась, видимо. И ведьма успокоилась тут же. Поцеловала в щёку поэта, запах его живой втянула: вкусно. Но есть не хочется. Нюхать — да, сколько угодно, — а есть — нет. Села на скамеечку подле и стала ждать, когда проснётся, да любоваться.

А поэт не ушёл никуда. Стихи и песни остались. И не только...