«Расскажи мне историю», «Расскажите мне свою историю», «Расскажи мне сказку», «Кто ты?», «Расскажи о себе», — сказали мне, когда я впервые пришёл в детский сад, в школу, в вуз; спросили одноклассники, одногруппники, сотрудники, сослуживцы, психолог, психотерапевт, работодатель, девушка на свидании, много-премного разных девушек на разных свиданиях. Или на одном? Всю жизнь все эти люди спрашивают об одном и том же. История твоей жизни. «В чём состоит история твоей жизни?» Я давал бесчисленное число ответов, но не помню ни одного. Я отказался отвечать на эти вопросы — и лишился самого прошлого. Без ответа, но и без ответственности. Вот она, свобода! Но я не уверен, что это так. Я не помню. История жизни...

У любой истории есть начало. Начало истории жизни ведь у всех одно и то же: рождение. Или нет? Было же что-то ещё и до рождения. Я не помню, но говорят, что я был ещё до рождения. Значит, моя история начинается где-то до рождения. Но и после зачатия. Там я и появился. Ещё не на свет. Появился на свет я несколько позже, чем уже был. Говорят, что я появился ещё в темноте. Нераспустившимся цветком я появился один в темноте. Один ли? Говорят, что там было что-то ещё. Кто-то ещё. Я не помню, но говорят, что там был кто-то ещё. Говорят, что когда я появился один в темноте, там был кто-то ещё до меня. Значит, всё-таки не один. Я никогда не был по-настоящему одинок. Говорят, что когда я появился в темноте — меня уже ждали. Ждали? Но кто? И кого именно ждали? Какого меня? Если меня ждали ещё до того, как я появился в темноте, значит, моя история начинается ещё раньше. Вернёмся немного назад. В момент зачатия. Ждали ли меня в момент зачатия? Этого я не помню. Не помню, чтобы мне говорили, что ждали в момент зачатия. Не помню, чтобы говорили, что ждали ещё раньше. Но говорят, что меня всё-таки ждали. Не помню, кто ждал и кто говорил, и говорил ли вообще, но мне хочется верить, что хоть кто-то меня ждал. Итак, пусть моя история начинается с ожидания. Думаю, всё было так:

— Дорогой, мы ждём ребёнка!

— Что?! Уже?! Боже, как я рад! Наконец-то!

Или чуть менее уверенно:

— Дорогой, кажется... Мне кажется, мы ждём ребёнка!

— Что?! Уже?! Боже, как я рад! Наконец-то!

А может быть, так:

— Дорогой, кажется... Мне кажется, я жду ребёнка!

— Что?! Уже?! Боже, как я рад за тебя!

— Наконец-то!

Нет, что-то тут не так...

— Дорогой, кажется... Мне кажется, я жду ребёнка!

— Что?! Уже?! Боже мой! Господи, боже мой! Боже, Боже, Боже, что нам делать?

— Я... не знаю...

Да, это похоже на правду. Никто мне этого не говорил. Я этого не помню. Но кто рассказал бы такую историю, даже если она и была? Никто ведь не скажет правды. Но даже если всё было так — моя история должна была начаться ещё раньше:

— А вот представь... Что, если я жду ребёнка... Кого бы ты хотел: мальчика или девочку?

— Ой, я бы хотел сначала мальчика, а потом девочку. Но можно и наоборот. Я всё равно буду его любить.

Хотя скорее так:

— А вот представь... Что, если я жду ребёнка... Кого бы ты хотел: мальчика или девочку?

— Ты ждёшь ребенка?!

— Нет-нет-нет, конечно, нет. Я просто спросила...

— Ну слава богу...

А было ли что-то до этого? Наверняка меня ждали ещё раньше. Хотя бы в мыслях. Хотя бы во снах. Наверняка она думала обо мне. Думала и ждала. Хотя бы в мыслях она иногда думала обо мне и ждала. Но какого меня? Меня ли меня? Ждала ли она меня или думала о ком-то другом? Пускай даже другого меня, но всё равно меня. Иначе моя история не может и начинаться. Да, ещё в детстве она ждала меня, когда пеленала куклу. Она ждала и думала, как бы меня назвать. Она играла в дочки-матери и думала обо мне. Обо мне? Но дождалась-то ведь сына. Ждала дочь, а дождалась сына. Не дождалась... Получился-то ведь я.

Говорят, что когда я родился — у меня не было имени. Говорят, что ещё долго меня называли разными именами и кличками. Я не помню, как меня звали. Но у меня не было имени. Может, они не ожидали меня? Но они ведь не могли не ожидать? Может, они ожидали меня, но не ждали? Как можно ждать кого-то безымянного?! Только что-то бывает безымянным. Я что-то безымянное на месте того, кого ждали, кого звали по имени в своих мыслях, кого ласкали в темноте вместо меня. Но родился я. Ожидаемый, но нежданный. Наперекор чужим ожиданиям. Но я этого не помню. Помню только, как говорили, что ждали кого-то — да так ждали, что даже когда этот кто-то появился в темноте, а после, много после он появился на свет — у него так и не было имени.

А если бы я умер тогда? Кто бы тогда умер? Неожиданно для всех. А может, как раз ожидаемо всеми? Может быть, в этом дело? В безмолвном ожидании смерти безымянной неожиданности. Вот почему у меня нет имени. Значит, так начинается моя история. Или так могла бы начинаться моя история. Если бы я не повесился на пуповине. Да, я повесился на пуповине в темноте. Не один, нет — с кем-то рядом. Я умер с кем-то рядом. Хорошо умирать, когда рядом с тобой есть кто-то, кто ждёт. Я умер в тот день, и ещё долго она — которая ждала меня, или хотя бы ожидала меня, или даже не меня, но кого-то другого, на месте которого появился я — оплакивала, страдала, сожалела, что я так и остался без имени, гадала, кем я мог бы быть, кем бы стал и чего добился бы. Если бы я повесился на пуповине, то моя история так бы и закончилась. А точнее, её бы и вовсе не было. Пустой прочерк и дата смерти без даты рождения — вот и вся история. Хорошая история. Наиболее полная из всех рассказанных историй. История, которой, к сожалению, не случилось. А может, случилась наполовину? Может, пока я — хотя ещё даже не я-я и не безымянный-я, но то, что было ещё до того, как это можно было бы назвать человеком — рос, расширялся во все стороны в темноте — моя только начинающаяся голова — странный плевок плоти, который только ещё позже начнут называть мной, и ещё позже я назову это собой, и еще позже, даже позже, чем сейчас, я наконец смогу понять, что этот плевок и есть я — росла, оплетённая чьей-то странной рукой. И вот она росла до тех пор, пока я не оказался в темноте рядом с кем-то ещё. Тесно сжимаемый со всех сторон кем-то ещё. Уже ожидаемый, но всё ещё нежданный. И вот я встал перед выбором — умереть здесь и сейчас, рядом с кем-то, кто ждёт. Хотя бы как-то, но ждёт — тогда ещё неизвестно: как, кого и когда ждёт, а сейчас — уже всеми позабыто, как именно. И я почему-то выбрал оторваться от этого другого: остаться одному, но выжить. Может, это на самом деле и есть вся моя история? История выбора жизни вместо ожидаемой кем-то смерти. История одиночества, отрешённости, предельной оторванности вместо забытия — моего забытия вместе с вечной памятью о моей безымянной, не сложившейся жизни. Они ждали моей смерти... А кто сейчас ждёт моей смерти? Даже моя жизнь никому не нужна, что уж говорить о смерти. Жизнь в одиночестве, будучи оторванным от других — ожидаемый кем-угодно меньше, чем безымянное пятно мясной жижи в темноте. Разве тут может быть место какой-то истории? Кому же её тогда рассказывать? Как она может сравниться в отчаянии с безмолвным криком не рождённого безымянного ребёнка?