Как же они меня достали. И головой я киваю не так, и глаза закатываю, когда говорю. Бесит, честное слово. Ясно же, что у каждого своя манера общения. Серый вон нос чешет поминутно, а Соня волосы на пальце крутит, и ничего, никто не замечает. А тут заладили, как дебилы: «Тыква! Криповый Тыква!»

Вообще-то я Тыквин. Вот такая весёлая фамилия. Ненавижу её. Лучше б был Ивановым каким-нибудь. Хотя наши умельцы всё равно бы нашли кличку. Вон Лена Петрова уже третий год Кит. Это из-за лишнего веса, набрала два года назад, после летних каникул. Вес ушёл, а кличка осталась, обидно ей, наверное.

Я сидел на ненавистной истории. Есть ли что-то на свете ужаснее, чем бороться со сном во время скучного урока? Я уже миллион раз снял и надел на ручку колпачок, потом переключился на ковыряние прыща на щеке. Вроде преуспел — под ногтями осталась кровь. Посмотрел на часы — ещё двадцать семь минут. Как дожить до перемены?

От скуки стал листать учебник. Он мне достался изрядно исписанным. Какой-то горе-художник нарисовал ручкой усы половине исторических персонажей. Обоих полов. Особенно хорошо они вышли у Жанны д’Арк, прям настоящий мушкетёр. Ха.

Я изучал картинки этого параграфа. Костры, на которых сжигали ведьм, можно было рассматривать вечно: рыжие языки пламени, распущенные волосы девушек, их страдающие лица. Но интереснее всего смотреть на зевак: кому-то жаль умирающих, другим всё безразлично, но больше всего тех, кто получает удовольствие от зрелища. Всё как в нашем классе, когда кого-то изводят: Катюшку, Макса Мелкого, Лену, меня.

Около рисунка казни ведьмы было ручкой написано что-то непонятное латинскими буквами. Магическое заклинание на латыни, понял я. Наверно, чтоб превращать людей в лягушек. Это же Франция! Очень удобно, превратил и съел. Ха!

А что, если мне удастся самому в кого-то превратиться? Вот было бы здорово. И я про себя произнёс написанные на полях учебника слова. Вам я их не скажу. На всякий случай. Потом я добавил: «Хочу превратиться в... в тыкву!» — и взмахнул для надёжности ручкой. Сильно взмахнул, так, что колпачок улетел в проход между рядами.

Я неожиданно оказался под партой. Что? Как? Передо мной были доски. И чьи-то коленки. Кажется, Сонины. Да, точно. За полосатые колготки только её в школе могут не ругать. Остальных бы со свету сжили. Несправедливость, конечно. Но сейчас не это главное. Как я тут очутился?

Попытался подняться выше — не получилось. Посмотреть в другую сторону — никак. Пошевелить руками... понял, что рук у меня нет. Ой. И ног. И... головы.

Потом пришло понимание. Я — тыква. Именно так, с маленькой буквы. Не как кличка, а как название овоща. Или тыква не овощ? У меня с биологией так себе. Но сейчас не до этого.

Я — круглое рыжее нечто, мёртвым грузом лежащее на школьном стуле. Ужас. Историчка продолжала рассказ об инквизиции, никто не кричал вокруг. Неужели даже не заметили моего превращения? Я, конечно, сидел на последней парте — кстати, единственный. Сегодня отчего-то никто, кроме меня, не сел дальше предпоследней. Но хотя бы историчка могла бы обратить внимание?

Ладно, проехали. Я — тыква. Что теперь? Я попытался оценить ощущения. Однозначно видел, слышал и чувствовал запахи. Я подумал мгновение и понял, что стул, на котором я сижу, точнее лежу, я тоже чувствовал, значит, и осязание на месте. Неплохо для тыквы. Но самое главное — другое: я продолжал думать! Неужели все тыквы так могут? Я вспомнил, как мы с родителями и сестрой вырезали из одной чудовищный подсвечник на Хеллоуин. С глазами, ртом и носом. И мне стало не по себе.

Я ощущал твёрдую корку, много-много семечек внутри, сочную мякоть и слегка изогнутый хвостик наверху. Настроение было удивительно хорошее, рыжее настроение. Смущало только, что никогда мне больше не стать человеком, не пройтись по земле, не выглянуть в окно. Может, заклинание и сработало бы снова, да я подзабыл его, а учебник так высоко, наверху, на парте.

Раз я тыква, значит, меня съедят или искромсают на Хеллоуин. В крайнем случае я сгнию. Какие ещё варианты? Но всё равно жизнь доставляла мне удовольствие... почему-то. Рыжее тыквенное удовольствие. Никогда такого не испытывал. Нравился и голос исторички, и запах лака от стула, нравился свет ламп, хоть одна из них мигала, как всегда нравились Сонины полосатые коленки. Забавно.

— Тыквин, — раздался вдруг голос учителя, а одноклассники подхватили: — Тыква! Тыква!

Увидели, понял я, теперь будут решать, что со мной делать. Эх! Жизнь моя короткая.

Я открыл глаза. Историчка стояла рядом с партой и смотрела на меня с осуждением:

— Спать на уроках — это... просто нет слов, — и пошла к своему столу.

— Извините, — пробормотал я виновато, — я случайно.

Вокруг все засмеялись:

— Ну, Тыква. Ну даёшь!

А мне так радостно стало на душе. «И пусть Тыква, что плохого-то? Круглая, гладкая, вкусная!» И настроение сразу стало хорошее. Как никогда. Тыквенное, рыжее настроение.