В общаге Дима чувствовал себя кем-то вроде инопланетянина под прикрытием. Всё было странное и смутно враждебное, так что и рассказать толком нечего, и отдохнуть не получается. Сверху, снизу, на лестнице, в коридоре и в соседних комнатах в любое время суток люди хохотали в унисон, нестройно пели под гитару, выкрикивали нелогичные угрозы, топали, плакали, гремели посудой, пыхтели. Пахло сигаретами, алкоголем, потом, дешёвым порошком, дорогими духами, супом, подгоревшей кашей и ещё десятком непонятных вещей. Постоянно что-то происходило. Как будто Дима пытался расслабиться, лёжа в центре муравейника.

Максим, его сосед по комнате, тоже постоянно чем-то пах и издавал звуки. Даже ел громко — Дима почти слышал, как он жуёт и глотает. Ночью Максим ёрзал во сне, переворачивался с боку на бок, закутывался в одеяло, сбрасывал его, поднимал с пола, накрывал голову подушкой, бормотал что-то. Вставал открыть форточку, закрыть форточку, приоткрыть форточку совсем чуть-чуть. Вставал попить воды. Вставал в туалет. Потом громкая телефонная трель будила их к первой паре, и Максим суетился по всей комнате, ища сигареты, учебники и конспекты.

Всего за пару недель это копошение истощило Диму — как будто муравьи постепенно искусали его до полусмерти. Он лежал, глядя в потолок, не шевелясь и даже не моргая, пока Максим одевался, собирал сумку, ворчал на каргу-комендантшу и тупорылого охранника, проверял, взял ли с собой телефон, пытался пожать ему руку.

Как только за Максимом закрылась дверь, Дима уснул.

Он впервые за эти две недели спал крепко, без снов, потому что муравьи наконец-то разошлись на пары и перестали тянуть его обратно в явь. Никто больше его не мучил.

Проснулся Дима в половину двенадцатого. Улыбнулся, не открывая глаз, потому что вокруг наконец-то было тихо. Блаженно улыбаясь, он плыл по тишине. Вдыхал её. Сливался с ней.

Цокот каблучков тишину не нарушал — наоборот, был её частью, как крохотная медуза — частью огромного моря. Едва слышный стук женских каблучков. Ножки в изящных лодочках, чёрных или, может быть, красных. Стройные ножки, воздушная юбка до колен.

Летом он отвезёт эту девушку на море, и там они будут бродить по набережной рука об руку. Дима будет слышать только её тихий голос и мелодичный смех, а ещё — цокот каблучков по анапской брусчатке...

Во второй раз Дима проснулся уже под вечер. Стало понятно, что он заболел: голова как будто стала тяжелее остального тела, а глаза словно песком засыпало.

— Брат, — Максим тормошил его за плечо, — брат, очень нужно... пару часов где-нибудь погуляй... можно полтора... выручай, пожалуйста...

Дима хотел ответить, но закашлялся, а в голове как будто бездна открылась. Он молча накрыл голову подушкой и повернулся к стене, но даже так чувствовал, как от Максима пахнет потом и возбуждением. Теперь ему приснились дикие звери в клетках, зубастые, слюнявые, то и дело разевающие пасть...

— Да спит он, не волнуйся. Его из пушки не разбудишь! Мы тихонько...

К запаху Максима добавился ещё один, тошнотворно-сладкий, как запах разложения. Одеяло зашуршало, словно в нём копошились мыши. Потом послышались ритмичные скрипы.

Будь дело только в скрипах, Дима бы выдержал. Но ещё — дыхание, сдавленные стоны. Шуршание. Запахи.

Температура делала всё в тысячу раз хуже. Дима до боли зажмурил глаза, представляя себе цокот каблучков и морскую набережную. Ветер, сдувающий все звуки и запахи. Прохладу.

— Ай! Больно!

— Да тихо ты! Разбудишь!

Дима не выдержал. Вскочил — перед глазами заплясали искры — и выдавил из себя, как сплюнул:

— Козёл! Коза!

Хлопнул дверью.

Ноги в тапочки он всунул автоматически, а вот из одежды на нём была только дырявая футболка с Призрачным Гонщиком и зелёные трусы.

А Максим-то только порадовался, дверь за ним запер. С ума сойти.

В коридоре сквозняк, а у него, между прочим, температура.

Он готов был так и усесться в коридоре, чтобы этим вот стало стыдно, но тут снова послышался он — цокот девичьих каблучков. Женский этаж был прямо над ними, а футболка на Диме не такая уж и дырявая.

Держась за перила, он кое-как вскарабкался по лестнице. Цокот как будто стал громче, и Дима заглянул в коридор.

Она была белая, миниатюрная, без рогов и как будто вообще ничем не пахла. Смотрела на него своими демоническими зрачками, неторопливо жуя что-то невидимое.

Как будто из другого мира.

Наверняка бред из-за температуры.

Но вслух он сказал только:

— Коза.

— Ой!

Из комнаты высунулась молоденькая девушка — тоже, наверно, первокурсница. Повертев головой, убедилась, что Дима один, и молитвенно сложила перед лицом руки.

— Не выдашь меня? Честное слово, в выходные её здесь уже не будет.

Дима растерянно кивнул.

— Меня Дима зовут, — улыбнулся он, чувствуя себя невероятно глупо.

Девушка рассмеялась, но не над ним, а по-доброму.

— Оксана.