Утроба стиральной машинки затихла. Маша открывает прозрачную дверцу, достаёт из барабана комья тёмных влажных вещей, от них идёт химический аромат лавандового поля. На прутьях сушилки Маша разглаживает свитера, юбку, легинсы, несколько пар носков и трусов, тёплое платье, шарф. Из сросшейся горки одежды Маша вытягивает тёмно-серые шорты — нет, трусы. Это мужские трусы, и Маша не узнаёт их. Она замирает у сушилки, посреди кухни, освещённой тёплыми лампами. Приоткрытые окна впускают в помещение холодный февральский воздух. Маша совсем не узнаёт трусы. Она удивлена, и даже напугана, потому что в её доме и в её стирке точно не может быть мужских трусов. Хлопковые, явно не новые, постиранные ею трусы-семейники с этикеткой Garant. Никаких гарантий быть не может. Чьи это трусы?

Судя по виду, размер у них L. Стандартные трусы стандартного мужчины в нестандартной ситуации. Маша вспоминает, что она делала и когда: как её прошлое привело к такому настоящему? Ключ от квартиры есть у папы, он поливает цветы, когда Маши нет в городе. Хорошо, она ему напишет и деликатно спросит, не подбросил ли отец ей свои трусы. Давно ли она пила так, чтобы не помнить свою ночь? Уже лет пять как. А что по гостям? Последний мужчина, ночевавший у неё, это Лёша. Но Лёша приходил два года назад, и как бы Маша ни старалась тогда, он так и остался в трусах, и в джинсах, и в футболке. Маша вешает тёмно-серые мужские трусы отдельно от своих вещей, на левом крыле сушилки.

Всю следующую неделю Маша рассказывает всем, кого она любит, про таинственные трусы. Нет, это не папины, и это хорошо, иначе было бы как-то глупо. Никто из подруг не забывал у Маши трусы своих мужей. Все, кого Маша любит, выдвигают свои идеи о происхождении трусов, но истина в этих диалогах не рождается. Высохшие трусы отправляются на верхнюю, свободную полку шкафа, до которой Маше не дотянуться без табуретки.

Следующую стирку Маша загружает с опаской. То, что началось как нелепый сбой в её бытовой жизни, всё больше походит на вторжение. По вечерам возвращаясь с работы, Маша проверяет, не появились ли в квартире чужие кружки, книжки, зажигалки. Но нет, ничего такого: только трусы, спрятанные на верхней полке. Когда барабан останавливается и недра труб поглощают натруженную воду, Маша открывает прозрачную дверцу. Она проходится руками и глазами по содержимому машинки, и вот оно, конечно, всё, как она ожидала: не её носки. Чужие, мужские, ношенные носки. Маша достаёт их, рассматривает, ощупывает. Некоторое утешение она находит в том, что носки хотя бы не дырявые. Маша сидит на кухонном полу, держит носки во влажных ладонях и пытается вспомнить, не сошла ли она с ума. Может быть, это она одевается по вечерам в мужской костюм, говорит басом, ищет женщин и чем ещё занимаются мужчины? Нет, такого она не делает, она помнит, что она делает: ничего выдающегося или скандального. Маша не вытесняла в своём сознании какого-нибудь мужчину, который теперь берёт верх над её разумом и живёт по ночам. В этом она уверена. Значит, это делает не она. Значит, это делает кто-то другой.

После того, как носки высыхают, Маша кладёт их на верхнюю полку к трусам. Она думает, не выкинуть ли их, но почему-то знает, что это будет неправильно.

Засыпать становится ещё сложнее, хотя утром Маша уверена в том, что никто над ней не стоял и никто на неё не смотрел. Маша проверяет уровень шампуня в бутылке и количество печенья в упаковке. Она пытается почувствовать, сидел ли кто на её стуле, спал ли кто в её кровати, наносил её крем на кожу больших рук. Нет, она по-прежнему живёт одна. Скоро Маша понимает, что ожидание изводит её сильнее ненайденных чужих следов. Она кидает в машинку домашний халат и футболку для сна, запускает почти пустую стирку. Через час она достаёт из барабана домашний халат и футболку для сна — и больше ничего. «Всё с вами ясно», — думает Маша. По её правилам они играть не будут. И тогда Маша решает, что выбора у неё нет: придётся просто продолжать жить.

В соцсетях Маша теперь набредает на посты, в которых люди рассказывают про свои находки. Понять, что общего у Маши с теми, чьи квартиры и дома тоже заполняют чужие вещи, не получается. Маша думает опубликовать и свою историю, сфотографировать трусы, прикрепить мем по случаю — но нет, это как будто личное, таким делиться не хочется.

Маша ходит на работу, и покупает продукты, и моет полы, и даже чуть усерднее следит и за собой, и за квартирой: всё-таки неловко перед гостями — если они есть. Следующая стирка приносит ей белую майку, совсем обычную, совсем простую. Маша достаёт с верхней полки трусы и носки, гладит трусы, носки и майку и кладёт чужие вещи обратно на верхнюю полку. Следующая стирка приносит ей рубашку H&M, тихого синего цвета. Маше приятно, что её машинка на вечер стала машинкой времени, и после глажки Маша натягивает рубашку на себя. Её дом, её право. Ткань аккуратно касается кожи, обнимает плечи и руки, и Маша в свободной рубашке сама чувствует себя свободнее, и больше, и сильнее. Маше славно, и даже как-то нежно, как будто вот никакого праздника нет, а ей подарили конфеты. Маша лениво пытается узнать об этой модели рубашек в интернете, но ничего примечательного не находит. Вспомнить такую на знакомых она тоже не может, но это уже неважно. К концу недели Маша всё-таки стирает рубашку ещё раз, гладит, выделяет ей отдельную вешалку и больше уже не трогает.

Постепенно собирается человек: тёмно-серые трусы, белые носки, белая майка, синяя рубашка, аккуратно-чёрные брюки, аккуратно-чёрный пиджак. К началу апреля на вешалке появляется галстук, а за ним и нагрудный платок, что страшно веселит Машу. Кто ещё носит нагрудный платок? Новую стирку Маша откладывает, её нетерпение перемешивается с вернувшейся тревогой.

В третий выходной с начала апреля Маша надевает своё красивое платье. Тихое, зелёное, с короткими свободными рукавами. Квартира Маши убрана, а Маша никак не может решить: накрывать на стол или это уже слишком? Человеческий костюм висит на вешалке. Маша в красивом платье курит в кухонное окно, фотографирует идущую на убыль, но всё ещё огромную луну над панельками. На экране телефона остаётся только маленькое жёлтое пятно. Маше на мгновение становится страшно, она хочет взять нож, она хочет запереть входную дверь на оба замка, она хочет вызвать такси и поехать к подруге. Но страх уходит. Маша запускает стиральную машинку с пустым барабаном и идёт в комнату. Она садится ждать.

В барабане кружится чистая пенистая вода. В голове Маши совсем нет мыслей, она — ожидание. Минуты идут спокойно, так, как им нужно. В однушке всё молчит: и растения, и плита, и холодильник, и телевизор, и ноутбук. Только стиральная машинка вращает маленькое море.

Утроба стиральной машинки затихла. По квартире разнеслась трель звонка. Маша встала с дивана и пошла в коридор. Маша повернула круглую ручку замка и открыла. На пороге стоял голый уставший мужчина. У него были добрые глаза. Мужчина остался жить с Машей. Они никогда не говорили о том, откуда он вернулся. Откуда вернулись все.