В городе был только один дом, выходивший окнами на ворота трамвайного депо.

В квартире на третьем этаже проживал бухгалтер Иванов с семьёй. За завтраком он думал о табелях и ведомостях, испытывая странное волнение. В жизни бухгалтера, расписанной по минутам, не было места неожиданностям, как не было места третьей ложке сахара в его утреннем кофе.

Серый костюм-тройка Иванова прекрасно гармонировал с цветом его мыслей. Ещё только застёгивая верхнюю пуговицу, Иванов начинал торопиться — трёх стрелок на циферблате ему как будто уже не хватало. Казалось, даже старый трамвай ускорял свой неспешный дребезжащий бег, движимый силою бухгалтерского нетерпения.

Возвращаясь со службы, Иванов думал об ужине и вечерней газете. По дороге с работы он брал в гастрономе лучшее мясо, которое жена вечерами отбивала на кухне. От хорошего мяса, говорил он, и сердце бьётся быстрее. Сердце Иванова билось с частотой семьдесят три удара в минуту.

* * *

На втором этаже снимал квартиру Коля Якушев, вечный студент. Он не любил вставать рано, и утренние пары в институте попросту игнорировал, как игнорируют неудобные вопросы и неуместные шутки. Родителям Коля писал, что взял академический отпуск, друзьям говорил, что он в поисках себя, а подругам шептал на ушко, что ищет лишь одну, единственную... и, кажется, уже нашёл.

С квартирной хозяйкой он встречался на остановке трамвая. Когда женщина приезжала не в настроении, от неё пахло дешёвым коньяком, а на дне мутных глаз можно было различить осколки несбывшихся надежд. Забирая конверт из-под фотобумаги, наполненный мятыми купюрами, она расспрашивала Колю про учёбу — тот отвечал невпопад, догадываясь, что женщина не слушает. Порой хозяйка привозила Якушеву банку варенья или что-то из старой одежды. Варенье Коля забирал себе, намазывать на хлеб, а одежду отправлял в урну, дождавшись, когда женщина сядет на трамвай в обратную сторону. Трамваи ходили часто, ждать было недолго.

Якушеву приходилось отдавать за квартиру почти все деньги. Расставался он с ними легко, но и добывал почти играючи. С охотой берясь за всякую газетную и литературную подёнщину, Якушев давал волю страсти, без которой не мыслил жизнь. Работая, он украдкой переставлял местами хлопающие и дрожащие согласные, а долгие гласные подменял краткими — и не мог спрятать улыбку в соломенных усах.

* * *

На первом этаже тихонечко жила Евдокия Петровна. В подъезде старушку видели редко, и мало кто из соседей сумел бы сходу сообщить о ней больше десяти слов. Одни бы заметили, что она не выписывает ни газет, ни журналов. Кто-то обязательно бы вспомнил, что у неё вроде есть сын в Виннице. А другие подумали бы про себя, что не помнят цвета её глаз.

Когда последний трамвай возвращался в депо, бухгалтер Иванов уже спал, а студент Якушев, улыбаясь, разливал дешёвое вино по стаканам — чаще всего в женском общежитии. И так выходило, что Евдокия Петровна последней во всём городе видела, как закрываются ворота за трамваем третьего маршрута. Затем она гасила свет в комнатах, оставляя лишь маленький ночник в спальне. Там она оставалась один на один с воспоминаниями о днях, когда ей было с кем делить постель.

Две ночи из каждых семи она вовсе не ложилась — чтобы утром в четверг поехать на рынок, а в субботу ни свет ни заря отправиться на кладбище. Когда же никуда не надо было ехать, Евдокия Петровна встречалась со своими снами — уже ближе к рассвету. Висевшие на стенах чёрно-белые фотографии красавца-майора в этих снах всегда были цветными, а пожелтевшие письма в комоде — не вскрытыми.

* * *

В пятницу Коля проснулся раньше обычного. Сердито зыркнув на будильник, он повернулся на другой бок, но заснуть обратно не сумел. После получаса потного ворочания на смятой простыне он поднялся и побрёл на кухню готовить завтрак. На дне банки с индейцем оставалось немного кофе. А вот горбушка «Бородинского» оказалась покрыта патиной плесени. Чертыхнувшись, Коля принялся натягивать брюки.

На лестничной площадке Якушев столкнулся с Ивановым, обменяв своё короткое «здрасьте» на торопливый кивок бухгалтерской головы — Иванов в кои-то веки опаздывал. В неловком молчании они спустились на первый этаж. Дверь Евдокии Петровны отворилась, в проёме показалась она сама, подслеповато щурясь и улыбаясь — причём Коле показалось, что улыбается старушка вовсе не им. А бухгалтер Иванов бесстрастно отметил, что это первый раз, когда он видит обоих своих соседей одновременно. Данный факт показался ему неважным, но занятным.

Домой Коля вернулся с буханкой и газетой примерно одинаковой свежести. Номер пролистал без интереса: открытие магазина «Рыба», строительство микрорайона «Восток», поздравления юбиляров по фамилии-имени-отчеству... Шелуха городских будней. Только на одной заметке споткнулся — о ликвидации с завтрашнего дня третьего трамвайного маршрута. Нарисовал в памяти зигзаг «тройки» поверх карты города: депо, вокзал, университет, рынок, мясокомбинат, кладбище. Досадно, но не смертельно. Конечно, к «тройке» привыкли, но трамвайных маршрутов ещё хоть отбавляй. А до центра можно и автобусом. Так даже быстрее...

Иванову об упразднении маршрута напомнил вечером угрюмый кондуктор. Равнодушно пожав плечами, бухгалтер загнул палец — не забыть приобрести новый проездной, теперь уже автобусный. Затем проверил свой билет, чего прежде не делал. Билет оказался счастливым. Иванову почему-то захотелось рассказать об этом пустяке жене за ужином. Но, переступив порог квартиры, он погрузился в кокон привычных домашних мыслей. За ужином Иванов смеялся мелким смехом, смотря телевизор. Бухгалтер думать забыл и про трамвай, и про билет.

* * *

Сентябрьский день был уже на излёте, когда птицы вдруг озабоченно замерли в воздухе, словно заподозрив неладное. Небо прильнуло к земле. Набухли гроздья налитых мрачной влагой облаков, предвещавших скорый переход.

Всю ночь над съёжившимся городом гремела и перекатывалась гроза. Ветер срывал черепицы с крыш. Голуби боязливо жались друг к другу на чердаках, люди беспокойно ворочались во сне, лаяли в утлых конурах собаки, и только тени на заросших чахлыми деревцами руинах, оставшихся с войны, плясали в сполохах молний.

В квартире Евдокии Петровны свет горел всю ночь.

* * *

Ранним утром субботы Иванов с удивлением обнаружил, что видит цветной сон, впервые за двадцать три года. Не просыпаясь, он прижался к жене.

Промокший до нитки Якушев, возвращаясь домой пешком, заплутал в кварталах близ депо — и случайно обнаружил переулок, которого раньше не замечал. Пройдя по нему до конца, он вышел к пустырю, откуда открывался вид на мерцающие огни порта. Якушеву вспомнился день из далёкого детства, когда отец впервые взял его на море. Коле отчаянно захотелось позвонить родителям.

Дворничиха увидела Евдокию Петровну на трамвайной остановке. «Какой трамвай в такой ранний час? Депо только в шесть откроется». Пожав плечами, женщина продолжила мести улицу. Пронзительный звонок заставил её удивлённо поднять голову — как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющийся трамвай без номера.

Несколько секунд — и одинокий вагон бесшумно растворился в утренней дымке.

На остановке никого не было.