По пятницам Бенислав с папой оставались у Витьки и его мамы дома. Родители мальчиков работали в одном бюро. Вот уже полгода каждую неделю они что-то там не успевали доделать и брали работу на дом. Витька и Бенислав догадывались, что родители так себе работнички. Ведь, приходя к Витькиной маме, все сначала долго ужинали, потом смотрели вместе какой-нибудь старый фильм, который смешил только родителей, а уж потом, когда до отхода ко сну оставался час, мальчики шли играть, а родители оставались в гостиной.

— А ты его вживую видел? — спросил Бенислав.

Он щурился, разглядывая проекцию космоса на потолке. Звёзды подрагивали в темноте как настоящие. Шестилетний Бенислав больше всего любил лежать укутанным в одеяло и смотреть на модель ночного неба, от которой веяло прохладой и тайной.

Витька ворочался на гостевом диване. Эти шорохи раздражали Беню. Так ворочаются нервные натуры, которые любят приврать.

— Мама говорила, что, когда я родился, шёл снег, — упрямо повторил Витька.

— Это не считается. Во-первых. А во-вторых, ты родился двадцатого апреля две тысячи тридцатого года. В этот день в Дармштадте не шёл снег.

Сказал как отрезал. Помолчал немного. И всё-таки добавил ехидно:

— А если бы у тебя в голове стоял чип, как у меня, ты бы это знал.

Витька молчит. Не за этим он читал Бене свои стихи. Но Беня и не просил читать ему стихи. Беня возмущался про себя: «Как будто мало было просто поиграть во что-нибудь в искусственной реальности! Хорошо хоть с шахматами своими не приставал опять».

— И вообще, говорят, он холодный. Искусственный в триллиард раз лучше. — Беня чувствовал приятную прохладу космоса на кончике носа и точно знал, что именно столько холода может выдержать человек и остаться счастливым.

— Может и так. — Витька решил, что, если согласится, Беня от него отстанет. И без того весь вечер развлекал его играми и разговорами. Все книжки ему свои показал, а тот чуть ли не вверх ногами их держит. Он и читать-то толком не умеет, ему всё чип показывает.

— У тебя там, кстати, сбой в пятой строфе. Если ещё раз прочтёшь, моя нейросеть загрузит и исправит.

— Нет, спасибо.

— Ну как хочешь.

Бенислав вздохнул: «И чего мы к ним припёрлись, сидел бы сейчас дома, играл в надстройку. Хорошо хоть проектор с космосом папа с собой разрешил взять».

— Ещё мама рассказывала, что, когда она была маленькая, снега было так много, что можно было вырыть пещеру, залезть туда и жечь костёр. Стены у пещеры были толстые и не таяли.

— Капец вообще. Это зимой, да?

— Да.

— А летом как?

— В смысле?

— Летом они землянки строили и там костры жгли? Как эти... пионеры, партизаны, бичи, дауншифтеры.

— Сам ты бич.

— Бич божий, кара небесная.

— Да отключи ты этот чип тупой. Сначала пользоваться научись, а то несёшь всякую чушь.

— Нервный ты, Витёк. Это потому, что у тебя психика травмированная.

— Это чем-то?

— Тем, что тебя родитель бросил.

Витька молчал.

— Мне папа объяснил. (Чтоб ты, дружок, не думал, что за меня только чип всё делает). Вот мой папа попросил маму родить меня ему, она родила и больше он её никогда не видел. А твои родители поженились, родили тебя и ещё пять лет вместе жили. Это называется... Забыл, как называется. В общем, когда люди создают устаревшие отношения, которые обязательно развалятся и всем будет плохо. Там, откуда твоя мама, так до сих пор живут, поэтому это страна-палимпсест.

Бенислав был страшно горд собой — вон он сколько полезных слов без всякого чипа вспомнил.

Витя промолчал. Но он всё-таки ждал ещё какого-нибудь выпада и прокручивал в голове хорошие ответы: «Да ты хоть знаешь, что такое палимпсест? Да ты и твой папа!.. Да вы... Это ты сам травмированный отсутствием реальных представлений о мире».

Беня совсем обессилел от умственного напряжения. Он смотрел на космос без всяких мыслей, пока глаза не закрылись. Скоро в комнате воцарилось мирное сопение.

Утром Беня включил себе фильм и продолжил валяться. Выходной всё-таки.

Он шастал по джунглям, рассматривал диковинные растения, гид объяснял ему, как доставать из дерева червяков и есть. Вдруг лес вокруг закачался.

— Бенька, вставай. Бенька!

— Ну чего тебе?

Витькина голова вынырнула из гущи веток и джунгли вмиг распались.

— Я у мамы спросил, и она сказала. Сказала! Что я родился в Москве. Вот и проверяй теперь чипом, шёл снег или нет. А сбой в пятой строфе — это цезура! Так-то! У меня хорошие стихи.

От Вити призывно пахло сырниками. Между зубами у него застряло что-то белое. Он улыбался и победно смотрел на Беньку.

— Ну и гордись теперь. Своей цензурой. А был бы ты моим другом, ты бы меня позвал сырники есть.

Бенька сосокользнул с кровати и побежал на кухню. Ему ужасно захотелось сырников. А ещё надо было потихоньку спросить у папы, что такое цензура и точно ли она не портит стихи.