— А давай по мороженому?

— Ты с глузду съехал?! Тебе снега не хватает? В мороз? Иди в пень — жрать на улице холодное я не буду!

Сидеть на холодном, кстати, тоже как-то не очень. Пятая точка потиху начинала подмерзать.

— Ну-у-у-у, Зё-о-о-ома. — Щенячьи глазки Тиши в этот раз не сработали.

— Ты только на прошлой неделе устраивал сопливые потопы и кутался в старую бабушкину шаль. Не позволю!

— Э-эх... — Сморщив покрасневший нос, Тихомир вяло поболтал ногами, нахохлился и закопался поглубже в высокий воротник. На его взлохмаченную шевелюру медленно опускались снежинки.

Начало декабря в этом году выдалось мягко-белым, запорошенным сыпучей крошкой, хрустким и облитым узорами инея. Настоящим.

Обычно в это время у нас лужи, серость, голые палки корявых веток и морось. Бр-р-р!

Естественно, мы пропустить снежные кайфы не могли: носились, как психованные, по сугробам, закапывали туда друг друга, устраивали снайперские баталии в наспех построенных замках и делали ангелов. За что Тиша и поплатился простудой. А ведь я говорил, что нужно теплее одеваться!

Мороженое ему подавай. Не, ну видали шутника? Я задолбался к нему бегать с горячим чаем, щедро сдобренным малиновым вареньем (между прочим, бабушкиным малиновым вареньем: самым лучшим! самым вкусным! от сердца отрывал!). И шаль ему припёр: Тишка совсем недавно тут появился, молодой совсем — добра не нажил ещё.

Смотрю я сейчас на него, такого жалкого: глаза над шарфом сверкают чёрными агатами, волосы тёмные во все стороны торчат, серебрятся подтаявшими ледяными узорами, уши красные сквозь длинноватые пряди проглядывают... Опять шапку не надел, раздолбай! И варежки забыл — то-то руки чуть не до локтя в карманы засунул. Пыхтит недовольно, пар изо рта сквозь шарф просачивается и застывает прозрачным бисером на шерстинках.

— Тиша. — Быстрый обиженный взгляд исподлобья. А я улыбаюсь: — Давай дома мороженое поедим, а? У хозяина моего в морозилке аж три вида валяется. Тот ещё сладкоежка. С вареньем. Малиновым. Чего тут на балконе холодиться? Пойдём ко мне в домик? Там в камине огонь горит, диван мягкий, мех на полу (хозяин выбрасывал, а мне самое то: обрезал обтрёпанное и пристроил). А потом чай липовый заварим. Тепло, сухо и мухи не кусают с тараканами, падлы, проклятье для домового... — Я неизвестно кому погрозил в небо кулаком. — Если есть там кто, заведующий этим миром, мог бы и избавить от паразитов! Бессмысленные создания.

Тишка хрюкнул и заржал так, что чуть с перил не сверзился. Хорошо, я рядом был и за руку схватил.

— Ну что ты за несчастье такое! Ещё башку разбей мне на радость! — Сердце в испуге трепыхнулось в рёбрах.

Всё ещё хихикая, Тиша спрыгнул с нашего холодного насеста и хитро мне подмигнул, церемонно поклонившись.

— Я принимаю ваше приглашение, Кузьма Батькович. Пройдёмте? — И эдак залихватски выставил локоть.

А я что? Я ничего! Дал ему леща и погрёб через сугробы к балконной двери. Тишка снова заливался смехом, ступая след в след, чтоб поменьше снега в дом нанести, а я ворчал себе под нос: «Дитё ещё совсем, ничего не шарит в манерах почтенных домовых. Прости его Зёма, он же на всю голову ушибленный и уши у него холодные», — и глупо, во весь рот лыбился. Как дурак.