Горячий ветер сушил ноздри и горло. И опять кололо под рёбрами, словно кинжал предателя. Слишком жарко, слишком долгий переход, слишком тяжёлый, чтобы отдыхать в таком жалком рибате. Пыль и грязь, вонючая вода, мерзкий чай, сухой хлеб и облезлые павлины.

— С каждым годом здесь всё хуже и хуже. Ох, хорошо, что дошли! Абдул Джасем, налей мне чаю и принеси лепёшек, да выбирай помягче, если найдёшь, — старик на ковре с облегчением откинулся на подушки, вздохнул и вновь сморщился. Боль под рёбрами не давала расслабиться.

— Конечно, мой господин! Не желаете отдохнуть здесь до утра? Вы бледны и очень устали, я беспокоюсь за вас! — Широкоплечий нубиец протянул ему пиалу с маслянистой жидкостью.

— Побойся Всевышнего! Как до утра?! Завтра в полдень мы должны быть в Марибе. Сам эмир выйдет встречать нас с товаром! Великая честь, а ты — до утра? Выступаем после молитвы! — закричал старик, но быстро успокоился, откинулся на подушки и продолжил ворчливо: — К тому же, тут грязно и пахнет дерьмом! Верблюды дойдут, а значит, и я дойду! Почитающим время Аллах дарует милость с избытком! Проследи, чтобы лошади напились!

Старик сделал глоток и вновь сморщился, ухватившись за левый бок. Снаружи орали павлины, ругались погонщики, ревели верблюды, хлопала крыльями какая-то птица и дул горячий ветер. Старый караванщик допил чай и оттолкнул в сторону пиалу. Глаза наконец перестали слезиться от песка и горячего ветра. Покой и прохлада тенистого рибата клонили в сон.

Старик проснулся от звука, похожего на хлопанье крыльев. Всё стихло, Абдула Джасема не было видно. Напротив сидел бродяга в замызганном халате и старой верблюжьей накидке. Он ковырял ржавым ножом длинный ноготь на мизинце и странно поглядывал на старика.

— Я что, проспал молитву? — удивлённо спросил караванщик.

— Да, господин, не велик грех, — дервиш улыбнулся пеньками зубов.

— Как же я не услышал крик муэдзина? — Старик привстал и заозирался по сторонам в надежде уловить хоть какое-то движение снаружи.

— Невелик грех для путника, у тебя будет возможность попросить прощения у Аллаха, если решишь догнать свой караван, господин.

— Как? Караван ушёл? Абдул Джасем не разбудил меня? Почему? Он что, угнал мой товар и моих верблюдов, подлец?! Давно они ушли? Коня мне!

— Конь ушёл вместе с караваном. Но тут есть одна лошадь, и я могу помочь, если ты отблагодаришь меня, — ответил дервиш, хитро поглядывая на старика.

— Верблюды везут товары для великого эмира! Я заплачу золотом и найду для тебя лучшего коня в Марибе. Давай скорее! — Старый караванщик резко встал, накинул роскошный бишт с золотой каймой и двинулся к выходу.

— Ты щедрый человек, караванщик, но мне не нужно золото. Я уже очень давно путешествую по этой пустыне, так что взамен я лишь хочу спросить тебя о разном.

— Докажи, что ты честный проводник! Как только я увижу своих верблюдов, то отвечу на любые вопросы!

И вновь горячий ветер выл по пустыне, бросал песок в лицо и сушил ноздри. Путники скакали во весь опор: старый караванщик в расшитом золотом биште и дервиш в облезлой хирке, — пока на горизонте не показалась вереница медленно плетущихся верблюдов.

— Вон твой караван, господин, осади лошадь, загонишь. Не молода уже! Пришло время моих вопросов! — крикнул дервиш.

— Погоди, проводник, как только я увижу, что груз великого эмира в порядке, я сдержу слово! — ответил старик. Он сильнее пришпорил уставшую кобылу.

— У нас был другой уговор! — Дервиш ехал за ним, не отставая.

Они ещё долго скакали молча. Ветер свистел в ушах, трепал дорогой бишт караванщика и гриву старой клячи дервиша. Старик изо всех сил гнал несчастную кобылу, но караван почему-то не приближался. Верблюды неспешно брели вдоль линии горизонта, словно за маслянистой ширмой горячего воздуха.

Старик и дервиш так и неслись по пустыне, пока лошадь под караванщиком не заржала от очередного удара хлыстом, ноги её подкосились, и старик покатился в горячий песок. Мятежная кобыла тут же вскочила и скрылась за ближайшим барханом.

— Говорил же, загонишь! Вроде порядочный человек, а слово не держишь. И лошадь теперь поди поймай! — Дервиш остановился и достал ржавый нож.

— Да как ты смеешь, оборванец?! — вскричал старик, стоя на четвереньках и выплёвывая песок. — Моё слово... Да оно весит больше, чем всё золото, которое ты можешь себе представить! Моё слово... Да его знают от Александрии до Джедды, от аль-Батры до Омана! Тьфу! Сейчас же дай мне коня, я должен догнать свой караван!

— Такое ли оно тяжёлое, это слово, караванщик? Скольких ты обманул, скольким недоплатил, не вернул долги, натравил разбойников? Отвечай, если хочешь догнать своих верблюдов! — Оборванец спешился и протянул старику руку.

— Ради Аллаха, поймай мне коня, давай догоним — и проси чего хочешь! Если я не доставлю груз для великого эмира — меня разорят, а всю семью продадут в рабство, смилостивись, добрый человек! — взмолился старик.

— Отвечай на мои вопросы, и будет тебе караван. Сколько раз ты купал в крови свой кинжал, сколько раз давал его в руки другому, чтобы он сделал это ради твоей выгоды? — не унимался дервиш.

— Да, я грешен, я не скрываю этого и каждый раз прошу Аллаха о милости и прощении! Жизнь долгая, торговля — сложное дело. Бывало, я по молодости обманом сбивал цены. Да, ростовщика-иудея, что дал мне в долг, убил Абдул Джасем по моему приказу. Ну так он иудей, и шейх Салах Абд аль-Захид благословил меня! Да, я убил жену и отца этого ростовщика и взял дочь его в свой гарем, молод был, горяч! Раскаиваюсь за это перед Всевышним! Но я заботился о ней, окружил её любовью, пока Аллах не забрал её. Она родила мне красавицу Айлу, которую я отдал за соратника моего Абдула Джасема! Помог безродному мусульманину, братом назвал! Все нищие от Мариба до Джедды молятся за меня! Мои жёны не знают кнута, а дети самые счастливые. Да, я грабил караваны, но и отбивался от таких же разбойников. Вместе с шейхом Салах Абд аль-Захидом мы карали еретиков-ибадитов, жгли их дома, резали семьи. Каждую ночь я вижу во снах их лица и молю Аллаха о прощении! Если твоя родня была среди них, и ты желаешь отомстить, то я с радостью приму участь, что уготовил Всевышний. Но позволь сперва догнать караван и доставить товар эмиру! Не бери на себя грех за моих детей!

Старик орал, стоя на коленях, песок просыпался за голенища сапог. Наконец старый караванщик уронил голову на морщинистые ладони и заплакал.

— Зачем ты мучаешь меня, странный дервиш? Почему не хочешь помочь мне?

— Нет, не родственник я, — усмехнулся бродяга. Он вновь ковырял ножом грязный ноготь, в серых глазах сверкнула странная искра. — Знаю лишь, что шейх, который тебя надоумил, сам был должен тому иудею-ростовщику. Дочь же его, попав в твой гарем, ненавидела тебя, и лишь красавица Айла успокоила её сердце. Что же до нищих, то они молятся за всех, кто бросает им монеты в кашкуль. Ты прав, дети любят тебя, ты хороший отец.

Старик поднял голову и посмотрел на солнце. Он ещё раз оглянулся: казалось, караван стал немного ближе.

— Однако солнце ещё не зашло и тени по-прежнему короткие... Значит ли это, что я спал совсем недолго, а Абдул Джасем пропустил молитву? Он никогда не пропускает молитву! Да и в моём караване больше верблюдов, и идти он должен на юго-восток, а не на запад. Куда ты завёл меня, странный проводник? — со злым подозрением спросил караванщик.

Вновь послышался звук хлопающих крыльев, подобный тому, что разбудил торговца в рибате. Песок тучей взвился в жарком мареве, старика прижало к земле, он закрыл лицо и зажмурил глаза. Слова дервиша гремели в ушах, словно сама пустыня говорила с ним.

— Солнце никогда не заходит в этих краях. Это твой караван, старик. Когда ты его догонишь, то поведёшь куда следует. Абдул Джасем не пропустил молитву, и вся молитва его была о тебе! Горько плакал он, глядя на то, как тело твоё заворачивают в саван. А после поторопился в Мариб — и непременно успеет туда. Не беспокойся за груз, эмир будет доволен и щедро вознаградит твою семью. Догоняй свой караван и помни их всех! Помни детей своих и чужих, по твоей милости счастливых и по твоей вине несчастных. Помни женщин и мужчин, встречавшихся на пути! Всех обманутых, убитых и одаренных тобой, всех, кто благословил тебя и проклял! Тех, кого ты простил, и тех, кто не может забыть тебя! Лишь когда ты их всех вспомнишь — караван дождётся своего хозяина. Иначе так и бродить тебе по пустыне в поисках, как бродит шейх Салах Абд аль-Захид.

Старик наконец смог открыть глаза. Вместо дервиша он увидел собственное отражение: усталый взгляд, морщинистое лицо, худую фигуру в драной хирке.

— Что же будет, когда я догоню его? — спросил он сам у себя.

— Покой! — ответил горячий ветер, и силуэт дервиша рассыпался облаком жёлтого песка. Старик поднялся на ноги. В боку не кололо, не ломило старые кости, лишь ветер по-прежнему жёг глотку и ноздри. То плача, то нелепо улыбаясь, караванщик побрёл к горизонту, вдоль которого неторопливо шла вереница верблюдов.