Вампир Сысой хотел стать человеком. Вот мечтал, и всё тут, хоть режьте.

Сысою, вопреки всем законам природы, нравились солнце, смех, человеческая еда и весёлые румяные девушки. А ещё кошки — тёплые, пушистые, мурчащие; даже в приюте иногда волонтёрил, чтоб повозиться с кошачьими. Дома-то зверька в тот же день сожрёт какой-нибудь ненормальный братец. Нет уж, дудки! Ровно по той же причине не было у Сысоя среди людей ни знакомств, ни связей: опасно.

Старшее поколение Сысоя, понятно, осуждало. Ровесники относились терпимо, но считали странненьким. Самыми честными и беспощадными, как водится, были дети. Вот и сегодня увязалась следом компания упырят, выкрикивая:

— Сысой, Сысой, подавился колбасой!

Сысой только хмыкнул: разве можно подавиться колбасой? Нежной докторской колбаской фабрики «Полен»... Даже причмокнул, вспоминая, как лакомился бутербродиком последний раз, украдкой от мамы.

—Колбасой нельзя... — начал было Сысой, но, увидев насмешливые ребячьи рожицы, сделал страшное лицо и заорал: — А вот если по жопе?!

По жопе никому не хотелось, и мелкие тролли бросились врассыпную. А Сысой побрёл к дому. На детей обиды не было, но настроение окончательно испортилось.

Тем временем мама Сысоя Иродиада Кондратьевна сидела в гостях у Клёвого Гуд Вина, друга юности и даже, кажется, одноклассника, но это не точно — кто через столько веков вспомнит-то? Клёвый Гуд Вин был кем-то вроде местного хиппи, да ещё и вегетарианцем, поэтому вечно ходил, как будто немножко под градусом, а иногда, впрочем, и не как будто. Иродиада Кондратьевна, зная странности приятеля, хотела спросить совета, как найти общий язык с непутёвым сыночком; но как только начала рассказывать, так и разрыдалась, как последняя теплокровная, стыдно сказать.

— Представляешь, Винечка, — всхлипывала Иродиада, — все дети как дети... а старший... любимчик, отличник, умница! И всей семье тако-о-ой осиновый кол показал. Не слушает ничего! В шкафу колбасу прячет, вспомнить мерзко. Уйду, говорит, от вас, если не прекратите ма-ни-пу-ляцы-ы-ы-ы-и-и...

Клёвый Гуд задумчиво покачал головой, покуривая трубку.

— Ну а ты?

— А я! Сам знаешь, умные все стали, сердечным приступом никого не напугать. Мама, говорит, оставь, пожалуйста, у меня пятёрка в аттестате по анатомии и физиологии вампиров. Тогда я пошла с козырей, Винечка. А что делать? Говорю: вот если узнает дед Кондраша...

— О-о-ой, — Клёвый Гуд поморщился, словно от зубной боли, — ты даёшь. Прямо серпом по...

— Ничего! — отрезала Иродиада. — Пусть знает, что никто такое безумие в семье не поддержит, даже любимый дед. Сегодня колбасу прячет, а завтра что? На операцию соберётся по перемене естества?

— Ирочка, — Клёвый Гуд попытался спрятать улыбку, — ну какую операцию, Господь с тобой? У нас за это никто не возьмётся, разве что совсем отбитые нелегалы. Сысой умный мальчик, брось ты.

Иродиада Кондратьевна упала другу на плечо и вновь принялась рыдать, а Гуд утешал, советовал не обострять и не накалять — в общем, поддерживал как мог. А как не мог — не поддерживал, потому что нельзя же было, в самом деле, рассказать, что как-то раз непутёвый Иродиадин сынок и сам наведывался сюда?.. Только хуже будет, рассудил Гуд Вин и промолчал.

Да и дело-то было пару веков назад, Сысой был совсем мальчишкой, и дружки подшутили над ним, рассказав, что Гуд Вин до того просветлел на почве вегетарианства, что может теперь исполнять любые желания. И видно уж очень тошно было Сысою, если поверил и пришёл к Клёвому Гуду со своей безумной мечтой.

Клёвый Гуд слушал и даже не смеялся. Во-первых, сам отчасти такой, хоть и только по части пищеварения, а во-вторых, так серьёзно говорил пацан, что и вовсе было не смешно.

— Ладно, — сказал Клёвый Гуд, выслушав Сысоя. — Первое: что волшебник я, это, конечно, друзья твои тебе в уши надули. Будь с ними поосторожнее.

— Понял, — сумрачно сказал Сысой. — А второе?

— Второе: ты сам-то понимаешь, какой будет твоя жизнь, если станешь человеком? То есть если б мог стать. Человеком быть больно, Сысойка.

— Я читал, — упрямо пробормотал мальчишка.

— Читал... Ну ещё почитай. Подумай. Подготовься. Всё равно такие вещи в переходном возрасте не делаются, — неожиданно подмигнул Гуд.

— А когда делаются? — поразился неожиданному повороту Сысой.

— Когда подрастёшь, — хмуро сказал Гуд, проклиная себя за слабохарактерность. — Тренируйся пока. Думаешь, любой желающий — взял и обратился? Должны быть способности.

— А какие? — Мальчик аж подпрыгивал от нетерпения, и теперь Клёвому Гуду становилось уже по-настоящему стыдно. Сначала глупые вампирята обманули пацана, теперь взрослый дядька. Гуд мучительно думал, как теперь выкрутиться из всего этого неудобняка, и неожиданно для себя произнёс:

— Научись любить, например.

Пока Гуд вспоминал давнюю эту встречу, рассеянно утешая Иродиаду, Сысой сидел у себя в комнате и впервые за последнее время радостно улыбался. Причиной был полученный сегодня (и уже пять раз перечитанный) мейл от деда Кондраши из Австрии.

Ну и записка, брошенная полчаса назад прямо в форточку, тоже как-то согрела. На клочке бумаги кривым детским почерком было выведено:

Сысой, Сысой, недавился калбасой. Калбасой нельзя, мы с тобой друзя.

И робкий корявый смайлик.