Мечтала, как встретит на пороге, с опаской и нежностью возьмёт бело-голубой плюшевый конверт и скажет: «Спасибо тебе за сына». Уже пять лет в разводе, а всё слышу его голос. Насмешки судьбы: сколько детей уже приняла, неужели не заслужила одного своего?

Сегодня смену никак не закончить: то одно, то другое. Наконец добралась до кабинета. Только халат собралась снимать, прибежала Аня:

— Юлия Сергеевна, там пациентку привезли, преждевременные, тяжёлая. Просят, чтобы вы глянули.

Состояние с утра странное, голова ватная, мысли путаются. По коридору иду, никого не вижу. Аня мне карточку протягивает, смотрю на неё, буквы мелькают и вдруг в мою фамилию складываются (смешно ведь: человека потеряла, так хоть фамилию решила удержать). Давно со мной этого наваждения не было. А тут опять — голос прямо в голове: «Юля, Юля…»

Первым делом глаза увидела. Никогда у него таких глаз не было, поэтому с трудом узнала. Халат белый, а сам ещё белее. Рука неживая, я даже отдёрнула свою, потому что холодная. И вообще — почему, зачем?

— Юля, я сразу к тебе. Спаси жену, Юля.

Лица её и сейчас не вспомню. Фотографии видела, конечно. Счастливая, улыбающаяся. А тут — маска боли сплошная. И туда же: «Юля, спасите ребёнка, умоляю».

Почему, Господи? Так нечестно. У меня ведь рука может дрогнуть. Что говоришь? Клятву давала? Давала. И врача, и жены. Ни в одной не припомню пункта про новую жену бывшего мужа и их ребёнка, который не желает появляться на свет живым!

Когда всё закончилось, забилась в угол. Ох, как же я устала, оказывается.

Чёртов кабинет, может, не выходить? Лишь бы не видеть, не слышать, не говорить. Или взглянуть — ещё разочек? Сколько я не видела его? Четыре года десять месяцев одиннадцать дней. И вот эти бесконечные два часа.

Уборщица тётя Люба устало моет операционную.

— Родственница?

Слухи по отделению ползут быстро.

— Родственница, — говорю.

— Ну, слава Богу, что вы на месте были, с того света вытащили и её, и ребёночка.

Шагаю в коридор как на эшафот. Рука у него потеплела. Сжал мои пальцы крепко, как в тот раз, когда мы сбежали из гостей через окно, чтобы побыть вдвоём. Чувствую, что смотрит на меня. Призываю на помощь всё мужество, накопленное женским родом за многовековую историю страданий, и тоже смотрю. Глаза его кажутся темней, чем обычно. Блестят.

— Спасибо тебе за сына.