Рассказ

Что общего у собаки и письменного стола? Ничего, ответите вы, никакой связи, — и будете абсолютно правы.

Хотя Тоша, будь у неё возможность, всё-таки с вами поспорила бы. Она эту связь чувствовала, даже чуяла, как чуяла затаившихся под полом мышей. Бинкина бабушка не обращала уже даже внимания на тихие поскрёбывания — не слышала в силу своей человеческой и в придачу старческой глухоты, — а Тоша каждый раз тыкалась носом в ветхие доски и, когда шуршания становились до наглости громкими, предупреждающе тявкала. А потом получала от бабушки за шум. Карга старая...

Тоша чихнула, и одуванчик разлетелся по поляне. Один парашютик прилип к носу, ещё несколько — к мокрой шерсти. Тоша вильнула длинным хвостом, задевая остальные одуванчики. Она любила из лесу всякое приносить. Хотя одуванчиков, конечно, и в деревне хватало. Но всё равно не помешает. В лесу они... немного другие. Как и всё остальное.

Протрусив по полю и выйдя на просёлочную дорогу, Тоша встряхнулась всем телом. Понюхала брошенную кем-то салфетку, облизнулась от почти выветрившегося запаха колбасы и побежала дальше. Деревьев кругом не было, окончательно проснувшееся июньское солнце припекало, и шерсть начинала понемногу сохнуть. Оно-то хорошо, мокрую шерсть бесконечно хотелось вылизать на манер соседской кошки — та ещё гадина, к слову, — но если совсем высохнуть, то грязь можно просто отряхнуть, вычесать, и ничего не получится. Псу всё под хвост. Зря, что ли, Тоша по лужам да по сырой от озёрной воды земле ползала?

Завиднелись низенькие дома, и по всей округе разнёсся звонкий голос Бинки:

— Тоша-а! Куда пропала?

— Прибежит твоя Тоша. Чай, не пудель городской, — послышался с огорода голос Бинкиной бабушки.

Тоша заворчала, но, увидев Бинку, изо всех сил завиляла хвостом. Бинка подбежала, присела на корточки и потрепала по голове. Тоша облизнула протянутую руку, ткнулась носом в загорелую коленку и присела, колошматя теперь хвостом по земле.

— Ты где опять пропадала, хулиганка? Брюшко-то всё чёрное!

Конечно, чёрное, Тоша ведь старалась. Она тявкнула, и Бинка, чуть наклонившись вперёд, втянула носом воздух. Не по-собачьи, конечно, но почти что по-охотничьи, со знанием дела. Тоша такое уважала.

— Илом несёт. Мыть тебя надо, Тоша!

Тоша согласно тявкнула.

— Погоди только...

Она вскочила, сбегала в дом и вернулась в шлёпках поудобнее. Бинкина мама всегда говорила, что в лес вообще нужно ходить в кроссовках, но Тоша считала это издевательством — жара ведь! Да и как потом в них мокрыми лапами — ну, ногами — влезать? Нет, Бинка куда смышлёней своей мамы была. И бабушки.

— Ты куда там собралась, Альбина? — крикнула опять с огорода бабушка. — На озеро?

И тут влезла. Если Бинкину маму Тоша ещё готова была терпеть, то бабушку совсем не любила: кормила та неважно, на стул, не говоря уже о продавленном диванчике в гостиной, взобраться даже с чистыми лапами не разрешала, на озеро ходить не давала. Вернее, Тоше-то никто не запретит, она собака вольная, по всем ивнякам своим длинным носом пройдётся, если захочет. Не давала она к озеру ходить Бинке. Мол, место дурное, силы там нечистые, не зря же в озере уже два мужика утопились, третий чуть ногу не сломал, поскользнувшись, а самой Бинкиной бабушке всё голоса какие-то слышались, когда она туда по молодости ходила, — и не только ей.

Глупости. Чего сразу нечистые-то?

— Да не, ба, — крикнула в ответ Бинка, — мы к колонке.

— Со шланга набрала бы...

Но Бинка с Тошей уже не слушали — бежали к колонке.

Потом, как обычно, на полпути свернули, через поля вышли к лесу, на тропинку, что вела к поваленному дереву. Тоша пролезла под низом, Бинка перепрыгнула, они продрались через заросли орешника, обошли овраг, и ещё через минут пять рысцы добрались до озера. Там зашли в воду — поближе к ручью, чтобы камни на дне были чистыми, шершавыми, а не обманчиво гладкими от налёта, — Бинка принялась намывать Тошу, и та её по уши забрызгала. Наплескавшись, они вышли на берег, и Бинка легла на траву. Пока хозяйка о чём-то думала или, может, что-то придумывала, Тоша носилась рядом. Когда шлёпки высохли, Бинка вскочила на ноги и, раззадоривая Тошу, помчалась домой ещё быстрей, чем мчалась сюда, и по пути чудом умудрилась не свалиться в овраг.

Если бабушка всё ещё будет в огороде, они прошмыгнут тихо через крыльцо, если уже в доме — подойдут сзади, пролезут через дыру в заборе и заберутся в комнату через распахнутое окно. Вернее, Бинка сперва поднимет Тошу, посадит на подоконник, подождёт, пока та спрыгнет, и потом уже залезет сама, устроится с ногами в большом скрипучем стуле, закусит кончик карандаша и запрокинет голову к потолку. Затем примется что-то строчить в блокноте, отвлекаясь лишь, чтобы почесать улёгшуюся рядом Тошу за рыжим ухом. Тоша тогда вильнёт хвостом и прикроет глаза, вслушиваясь в скрежет карандаша, короткий частый скрип, шелестящие перешёптывания деревьев с улицы и Бинкины внезапные «О!». Тоша, вероятно, задремлет, а потом её разбудит бабушкин окрик. Бинку он тоже разбудит, она отложит карандаш, закатит глаза, выскользнет из комнаты — и опять всё начинать сначала...

Идеи — те ещё юркие звери. Но Тоше не трудно, Тоша любит учить мальцов охоте.

Что же общего у собаки и письменного стола? Да, в общем-то, ничего, никакой связи. Если, конечно, у собаки не чёрное брюшко.