— Так, что у нас тут... Сорок два года... Первичное бесплодие... Два протокола эко, — врач смотрит на меня с жалостью и любопытством. Недоженщина. Недомать.

Впервые выхожу с приёма без привычного набора назначений. Пора остановиться. Дрожу на мёрзлой остановке и вдруг вижу её. Вся в белом, с абсолютно белыми волосами, сугробом рассыпавшимися по плечам. Лицо тоже белое, а глаза сверкают ледяным огнём. Она стоит на остановке через дорогу и смотрит на меня. Я замираю в каком-то заворожённом ступоре, а она начинает переходить дорогу наперерез сигналящим машинам.

Подойдя вплотную, берёт мою руку в свои ледяные ладони. Изо рта у неё вырывается белое облако пара, от которого меня почему-то обдаёт жаром. Женщина шепчет мне на ухо, а потом резко отпускает мою руку и уходит так быстро, что мне кажется, будто она просто растаяла.

С того дня я перестаю ждать. На следующий день случается оттепель, и мы с мужем идём гулять. В парке дети лепят снеговиков. Сидим на лавочке, любуемся, украдкой вытираю слёзы. Муж, чтобы развеселить, тоже лепит смешную снежную куклу, усаживает с нами на лавочку. Выглядит, как будто мы сидим тут втроём...

Приходит весна, как обычно принося тепло и лёгкость. Сердце почему-то уже не так щемит при виде бегающих по лужам малышей. За весной приходит лето, и в равноденствие понимаю — случилось. С пристрастием разглядываю себя в зеркале. Нет, не верю. Неужели это живот? Закрываю глаза и считаю, когда были в последний раз?.. Нет, не может быть.

Вся моя жизнь теперь — сплошное ожидание, только на этот раз радостное. Никаких суеверий — мы купили сразу всё: белоснежная кроватка, занавески, плюшевые зайцы. Сижу и любуюсь часами.

Осень затяжная и тёплая, в середине октября всё ещё ходим без шапок. Ночью начинаются схватки, мчимся в больницу.

Рожаю быстро, боль забываю мгновенно. Девочку мою укутали в белую пелёнку и дают мне.

— Вот она, Снегурочка твоя, — ласково говорит акушерка и кивает на окно. — Первый снег нам принесла.

За окном и правда настоящий снегопад, всё стекло залеплено огромными белыми хлопьями. Снежинки словно прильнули к окну, чтобы тоже посмотреть на доченьку.

— Как назовёшь?

— Снежаной, видимо.

Снежка растёт не по дням, а по часам, радует нас и удивляет врачей. Рано начинает гулить и улыбаться, переворачивается, пытается ползти, а вот и первые зубы. «Ранняя девица!» — качает головой педиатр.

По ночам встаю три раза покормить и ещё столько же послушать, дышит ли. Стою у кроватки, и сердце замирает — моя! И тут же щемит предчувствием — моя?

Февраль выдаётся морозный, у всех только и разговоров, что о весне — скорее бы уже пришла. Но я гуляю в парке с коляской каждый день — Снежке нравится улица, зима, снег. Поднимает ручки, пытается ловить снежинки, смеётся, когда они падают хлопьями ей на нос.

Вот и март, но зима не хочет отступать, в конце месяца морозы всё ещё давят под тридцать. Снежка учится садиться. Может долго сидеть на диване возле окна и следить за танцем снежинок.

В апреле солнце наконец пригревает, снег сразу чернеет и превращается в лужи. Птицы поют по утрам теперь совсем рано, и солнечные лучи заглядывают в наше окно, оставляя яркие пятна на полу и на стенах, будят Снежку.

Вот только она что-то загрустила. Плохо ест и перестала сама сидеть. Ещё недавно так резво ползала, а теперь всё больше лежит и задумчиво разглядывает солнечные узоры на полу. Не хочет брать игрушки, а на улице всё время плачет.

В конце апреля идём на осмотр.

— Что-то перестала набирать ваша барышня, — строго говорит врач. — Прикорм вводите?

Мы, конечно, вводим, да вот Снежка последнее время от всего отказывается, да и грудь берёт вяло. Врач отпускает нас домой со списком назначений, вот только ничего не помогает. Снежка худеет на глазах, даже не плачет уже, а только тихо хнычет, улыбаться перестала совсем, всё больше спит, а когда не спит, лежит и смотрит в одну точку да сосёт палец.

Нас смотрят разные врачи неделю, месяц, потом кладут в больницу. Снежана моя лежит куколкой. Плачу, сижу целыми днями рядом, врачи приходят, уходят, берут анализы, что-то говорят. А девочка моя всё меньше, как будто каждую ночь усыхает. И молчит всё время, только иногда вздыхает.

В ночь на равноденствие уснула Снежка, а я смотрю — солнце закатное красным костром горит — будет жара. Гулять бы мне с дочкой в парке, но комочек мой уже меньше котёнка.

Так и засыпаю, сидя в кровати, держа дочку за руку, а утром кроватка уже пустая. Только шапочка скомканная.

Бегу на пост к медсестре, мну шапочку в руках, а та смотрит на меня строго:

— Женщина, у нас тут без детей не лежат. Собирайтесь на выписку.

— Где моя девочка? — ноги подкашиваются, хватаюсь за стену.

Медсестра хмурится и обходит меня стороной.

Бегу по коридору — нужно найти врача, и тут вижу её. Идёт навстречу, как тогда, зимой. Волосы белые разметались, халат белый и глаза изо льда. В руках белый свёрток крошечный, не больше мышки. Даёт мне на секунду к свёртку губами прижаться и уходит, не оборачиваясь. А я смотрю ей вслед, слёзы текут и разбиваются об больничный пол на тысячи крошечных льдинок.