— Так вы по-прежнему утверждаете, что методы достопочтенного Шерлока Холмса не применимы в реальной жизни? — спросил, обращаясь к собеседнику, доктор Артур Эббот. Не слезая с кресла-качалки, он взял со стола свечу и зажёг курительную трубку.

— Да! Сколько бы вы мне не твердили, что выдумки моего коллеги и вашего тёзки, сэра Артура Конан Дойла, имеют под собой жизненную основу, я никогда в это не поверю! — известный журналист Харви Нэш сидел на диване, закинув ногу на ногу.

— А если я, чтобы проиллюстрировать своё утверждение, расскажу вам историю из реальной жизни? — доктор, пыхнув трубкой, лукаво взглянул на собеседника.

— Что ж, извольте! — согласился тот.

— Этот драматичный случай произошёл в прошлом году, летом, когда я отдыхал в Голчестере, городишке к северо-востоку от Лондона, у моей сестры Фелиции, — начал доктор. — Главными персонажами были... вот эта самая трубка, которую я держу сейчас в руке, и объект нашего спора, мистер Шерлок Холмс.

Для понимания сути того, что произошло, нужно иметь в виду два факта: в городе тем летом расплодилось чрезвычайно много ос и открылся клуб суфражисток.

— Да что вы говорите? — поразился журналист.

— Представьте себе! Феминизм погубит мир, вот вам моё слово. Фелиция тоже оказалась поражена этой заразой... Она вступила в клуб одной из первых. Правда, сестрица всегда была склонна к экстраординарным поступкам. Её развод в своё время наделал много шума... Однако ж перейдём к делу. Вы знаете, где бы я ни путешествовал, я всегда беру в поездку мою коллекцию трубок. А та трубка, что сейчас у меня в руках — самый ценный экспонат. И вот эта коллекция, с великими предосторожностями упакованная и перенесённая в кэб, переезжает со мной в Голчестер, где гостеприимная сестрица выделяет нам (мне и коллекции) две комнаты во втором этаже своего дома.

Конечно же, со следующего дня начинаются визиты знакомых и родственников, а таких, как вы догадываетесь, весь город. И, конечно же, все они первым делом отправляются полюбоваться на мою коллекцию — вы ведь знаете, Нэш, она пользуется большой известностью, о ней дважды писали в «Вестнике редкостей».

Я думаю, мой визит был бы самым значительным событием месяца, а то и года, если бы не череда происшествий, которые произошли в течение недели после моего прибытия.

Первым важным событием явился триумф любительского спектакля, который давали суфражистки. На представление собрался весь город. Одна из дам написала пьесу по рассказам сэра Артура, главным героем был мистер Шерлок Холмс. Все роли исполнялись женщинами. Самого Холмса играла прелестная такая девица, Морин О’Доэрти, высокая, с меня ростом, рыжеволосая, с великолепной фигурой. Моя коллега, доктор Ватсон, тоже была ей под стать. В общем, всё было премило, если не считать того, что дамы, исполняющие роли мужчин, не потрудились даже смыть с губ помаду.

Но в середине первого действия я испытал лёгкое потрясение. Я вдруг увидел, как «Шерлок Холмс» на сцене достаёт вот эту самую, мою любимую, трубку и прикуривает, пуская клубы дыма!

Могло ли такое быть?

Да, могло!

Видите ли, дорогой Нэш, отправляясь на спектакль, я взял с собой другую трубку, пенковую. А эту, керамическую, оставил дома — я иногда даю ей отдохнуть. И вот теперь я вдруг вижу её в напомаженных губах «Шерлока Холмса»!

Представьте мою досаду и растерянность после того, как я сделал это открытие! Конечно же, я не смог высидеть до конца спектакля, мне непременно нужно было проверить, на месте ли моя трубка. Извинившись перед Фелицией, я в первом же антракте выскочил из зала и помчался домой.

Подозрения мои оказались небеспочвенны — трубки на месте не было!

Я перерыл весь дом, загонял прислугу, но трубка так и не нашлась. В расстроенных чувствах я вышел прогуляться, а по возвращении сел у камина и стал ждать сестру, надеясь, что она поможет пролить свет на странную пропажу.

Фелиция заявилась домой поздно, около полуночи. С сияющими от восторга глазами она лепетала что-то о том, как она объелась пирожными на «сладкой» вечеринке, которую устроили суфражистки после спектакля, о том, что «Шерлок Холмс» и «Доктор Ватсон» присутствовали на вечеринке в своём гриме и костюмах, которые оказались на редкость плохо пошитыми, так как Морин О’Доэрти обнаружила в кармане огромную дыру.

Когда я рассказал ей о пропаже трубки, она как-то странно посмотрела на меня и посоветовала идти спать.

На следующий день город взбудоражило новое происшествие, столь значительное, что оно затмило собой даже триумф суфражисток. А мне доставило несколько самых неприятных часов в моей жизни.

В кондитерской лавке был обнаружен труп её владельца, папаши Хэнкока. Он лежал у подножия каменной лестницы, ведущей к входной двери. Правый глаз кондитера заплыл, на лбу зияла глубокая рассечённая рана, которая и явилась причиной смерти. Рядом валялась курительная трубка. Этот факт был необычным, так как папаша Хэнкок не курил.

Обо всём этом сообщил инспектор Фергюсон из местного полицейского участка, который прибыл к нам с сестрой в тот же день, когда был обнаружен труп. Инспектор был очень любезен: в юности он ухаживал за Фелицией и, судя по взглядам, которые он бросал на сестру, чувства его ещё не остыли. При этом держался он достаточно строго и чопорно, всем своим видом демонстрируя, что визит этот — официальный.

Первым делом Фергюсон попросил сестру удалиться, чтобы задать мне несколько вопросов наедине. Когда обеспокоенная Фелиция вышла, он спросил меня, где я был накануне вечером с десяти до одиннадцати. Я ответил, что как раз в этот час совершал ежедневную вечернюю прогулку. Тогда он поинтересовался, не заходил ли я в лавку папаши Хэнкока. Я ответил, что, если мне не изменяет память, лавка находится на Браунинг-стрит, которая не входит в мой обычный маршрут, пролегающий по Друри-лейн, Кембридж-стрит и далее вдоль берега. Тогда он вынул из кармана конверт, достал оттуда трубку и спросил, не моя ли это вещь. Конечно же, я сразу узнал её! Это была она, вот эта самая трубка. Мне в руки её не дали, разрешили только осмотреть издалека. И вот тогда я увидел на ней, у самого края мундштука, пурпурное пятнышко, словно от засохшей крови...

Как честный человек, я не стал скрывать, что трубка принадлежит мне. Услышав это, инспектор сухо сообщил, что ему придётся задержать меня по обвинению в убийстве, так как накануне вечером, по свидетельству соседей, джентльмен моего роста и сложения вышел из лавки последним. Однако, учитывая мою безупречную репутацию, он может дать мне отсрочку до семи часов вечера, чтобы я нашёл объяснение тому, как моя трубка оказалась возле мёртвого кондитера.

Я был в ужасе. Я попытался было втолковать инспектору, что эти измышления — абсурд, полная нелепица. Зачем мне было убивать добрейшего кондитера, с которым я за всё время моего пребывания в городке перемолвился от силы двумя словами, да и те произнёс он, сетуя на то, какое беспокойство ему доставляют осы!

Но инспектор Фергюсон был непреклонен. Вы, конечно, представляете себе этих провинциальных полицейских — они готовы «обставить» Скотланд-Ярд любой ценой, пусть даже в деле и будет множество недочётов и огрехов.

Весь тот день, дорогой Нэш, я думал так, как никогда в жизни. Я так и сяк прокручивал в голове имеющиеся факты, стремясь выстроить их в чёткую логическую схему, наподобие той, что создавал мистер Шерлок Холмс с помощью дедуктивного метода. И без пяти семь меня вдруг осенило. Я позвал Фелицию и задал ей два вопроса:

«Верно ли, что пирожные на вечеринку суфражисток принесла Морин О’Доэрти?» и «Не был ли папаша Хэнкок слеп на левый глаз?»

Получив утвердительные ответы, я понял, что спасён.

До прихода инспектора я успел даже хорошенько отругать Фелицию, и она покорно приняла мои справедливые упрёки.

Безупречная логика не могла не убедить инспектора Фергюсона, который, полностью приняв мою версию, долго извинялся.

— Ну и как вам моя история? — обратился доктор к журналисту, закончив рассказ. — Разве это не прекрасное доказательство того, что методы великого Холмса по-прежнему актуальны?

— Э-э-э... Видите ли, — замялся собеседник, — пожалуй, я мог бы согласиться, если бы узнал расшифровку этой загадки. Кстати, именно так завершал свои расследования и вышеупомянутый гений частного сыска!

— А вы ещё не догадались? Но это же очевидно, друг мой! — снисходительно улыбнулся Артур Эббот. Однако, увидев вытянувшееся лицо журналиста, смилостивился.

— Отправной точкой моих рассуждений явилась найденная возле кондитера трубка. Я точно знал, что не мог потерять её в кондитерской. И также точно знал, что последний раз видел свою трубку на сцене, в руках «Шерлока Холмса». Надеюсь, вы поняли, как она там очутилась? Конечно же, по вине моей непутёвой сестрицы. Фелиция передала мою трубку своей приятельнице-суфражистке в качестве театрального реквизита, и та без зазрения совести пользовалась ею весь спектакль, оставив на мундштуке пятнышко своей помады.

— Да, теперь понятно, за что вы отругали сестру, — улыбнулся Нэш. — Но как это всё связано со смертью кондитера? Почему трубка оказалась возле него? И кто был тот последний загадочный посетитель, которого видели соседи?

— Для того чтобы докопаться до истины, мне надо было связать воедино сетования папаши Хэнкока на нашествие ос, слова Фелиции о сладких пирожных и жалобы «Шерлока Холмса» на большую дыру в кармане. Ведь именно оттуда и выпала моя трубка! И случилось это в лавке кондитера, где вышеупомянутая девица закупалась пирожными для вечеринки суфражисток. Она и была тем последним посетителем, который вышел из лавки — в костюме Шерлока Холмса соседи приняли её за мужчину.

— Но что же произошло с самим кондитером? Кто его убил?

— Никто. Это был роковой несчастный случай. Бедняга был слеп на левый глаз, а правый заплыл из-за укуса осы. Спускаясь по лестнице, чтобы запереть дверь за последним посетителем, он споткнулся и покатился вниз, ударившись головой.

— Вот вам и сюжет, дорогой друг! — подвёл итог доктор. — Теперь вы не можете не согласиться, что если бы не мистер Шерлок Холмс — не было бы ни этой истории, ни этой догадки.

И в этот раз великий спорщик и скептик Харви Нэш не стал возражать.