Автолавка промчалась по деревне, призывно сигналя, но не сбавляя скорости. Егоровна отряхнула землю с картофелин и положила их в плетёную из проволоки корзину. Ещё немного поворошила землю, выбирая клубни помельче — можно будет их сполоснуть и сварить не чистя, вот тебе и обед. Бимка, уличный пёс, который прибился к её двору весной, стал раскапывать мышиную нору прямо посреди огорода. Она прикрикнула на собаку. Не торопясь разогнула спину, поправила косынку и понесла картошку в сарай. Если приехала автолавка, значит можно будет вечером выпить кефира. И чай закончился. И соли килограмм надо будет взять. И хлеба. А ещё неделю назад она попросила продавщицу Нинку привезти ей корм для Бимки. Лохматый пёс не ел ничего, кроме корма и колбасы — наверно, городские приучили да выбросили, а переучивать у Егоровны не хватало сил, не могла она заставить пса голодать.

После сарая Егоровна зашла в курятник, который примыкал к хате. Куры уже чувствовали осень, неслись мало, но ей удалось найти в соломе десятка полтора яиц. Пяток Егоровна решила оставить себе, а десяток завтра вместе с картошкой отнести к шоссе. Субботним утром мимо поедут дачники, может, получится продать. Раздумывая о том, какую цену выставить, Егоровна переложила яйца в ящик с соломой. Вспомнила, что её подруга Васильевна приболела, ноги ей вроде ломит, так может придётся тачку брать, если попросит торговать за двоих. Егоровна не особо Васильевну жаловала, но надо помогать.

До приезда автолавки оставалось часа полтора: проехав деревню насквозь, фургон сначала направлялся в Новую Гуту. А затем не спеша возвращался той же дорогой, делая на их улице долгую остановку.

Егоровна взяла ветхое покрывало и принесла охапку дров на вечер. Ночи уже были холодные, а старый дом держал тепло не так надёжно, как раньше. Потом она перебрала фасоль и начала было складывать луковицы в капрон, как снова услышала гудок автолавки.

Тогда Егоровна отложила лук, умылась, причесалась, переоделась в чистое. Подумав, сменила старую косынку на бордовый платок «с искрой», взяла потёртую сумку с кошельком и сетку для продуктов и пошла за покупками.

Автолавка останавливалась через пять домов выше по улице, и пока Егоровна дошла, возле машины уже собралась небольшая толпа. Васильевна, прихрамывая, как раз выходила из фургона, неся в руке пакет с конфетами. «Ах ты ж, смотри! Конфеты себе берёт!» — подумала Егоровна, но ничего не сказала. Хотя про себя твёрдо решила, что тачку брать не будет и на уговоры, если что, не поддастся.

Возле автолавки Михалыч хвалился, как гонял плёткой волков от коров, когда был молодой. Бабки что помоложе охали и переспрашивали, хотя слышали эту историю много раз. Егоровна прислушалась — на другой стороне Петрович, комбайнёр со стажем, рассказывал, как на уборочной чуть не переехал человека в поле.

— Тока, значицца, смотрю, с-под молотилки как побежит! — он взмахнул руками и хлопнул себя по коленям. — А там ужо и не видно было, куда поделся. Я машину остановил, вышол — никого. И не стоне никто, так бы стонал, кабы задел кого.

Егоровна тихонько цыкнула зубом и пошла к автолавке. Ясно, что это не человек был, а зверь какой-то, но спорить ей не хотелось. Петрович вечно бахвалился.

У входа в фургон за кассовым аппаратом сидела незнакомая продавщица. Егоровна вежливо поздоровалась, зашла в автолавку и собрала в корзину все необходимые продукты. Нашла полку с конфетами и посмотрела, сколько стоили те, что взяла Васильевна. Стоили они дорого. Егоровна хмыкнула: ишь ты, хоть бы внукам покупала, так к ней и внуки не ездят, и гости не ходят. Сама ведь ест!

Новая продавщица ничего про собачий корм не знала, потому Егоровне пришлось взять ломоть докторской. Она вспомнила, вот раньше, бывало, что собакам, что свиньям — одно готовили. А теперь — пожалуйста, или корм, или колбасу, и ещё непонятно, что выходит дороже. Подумав, она взяла ещё пачку сметаны и уже собиралась на кассу, когда вдруг увидела на полке зефир.

Зефир был белоснежный, красивый, шесть аккуратных нежных облаков, запаянных в прозрачную упаковку. Егоровна постояла, мысленно пересчитывая стоимость продуктов в корзине. Пожевала губами. И взяла зефир.

На кассе она, расплатившись, прикрылась спиной от односельчан и завернула упаковку сладостей в непрозрачный пакет. И только потом сложила всё в сетку и вышла из фургона.

Дома Егоровна разобрала продукты — что в холодильник, что в буфет. Упаковку зефира она положила на накрытый клеёнкой стол. Переоделась, снова повязала косынку и пошла раскладывать лук.

Вечером, растопив печь, Егоровна заварила в кружке чёрный чай из пакетика. Положила Бимке кружок колбасы. Наконец села за стол и открыла хрустящую упаковку зефира.

Солнце садилось, его лучи через прикрытое тюлем окно красили стену у печи в оранжевый. Было слышно, как за стеной в курятнике тихо квохчут куры, рассаживаясь по насесту. Мерно тикали настенные часы.

Егоровна достала одну зефирку и разделила на две половинки. В её огрубевших, потемневших от тяжёлой работы пальцах белоснежная сладость будто светилась. Закрученные спиралью ребристые края аккуратно завершались остренькой верхушкой.

«Ты ж смотри какой!» — подумала Егоровна, разглядывая угощение. Осторожно понюхала — зефир пах сладко, немного с кислинкой. Она ещё раз рассмотрела его со всех сторон, а потом откусила кусочек. Улыбнулась. Запила чаем. Откинулась на стуле и, улыбаясь, откусила ещё. Бимка, лежащий у печки, почувствовал настроение хозяйки и забил по полу хвостом.

Когда печь прогорела, Егоровна аккуратно завернула оставшийся зефир в непрозрачный пакет и спрятала в буфете за солью и содой. Вышла на улицу. Солнце уже село, и небо было полно звёзд. Егоровна на звёзды не смотрела. Она застегнула безрукавку и пошла к дому Васильевны. Всё ж у подруги ноги болят, а если она что хотела продать, так грех не помочь.