Каждый раз, когда осень перетекала за сердцевину, Лиз приходила к старому колодцу, затерянному среди холмов, и усаживалась на покрытые зеленовато-бурым мхом камни. Она тихо раскладывала на коленях вышивку или вязание, но не начинала работу — только вглядывалась в синеву небес или рассматривала, как колыхаются травы на склонах.

Лиз приходила из года в год, впервые побывав тут ещё малышкой — когда потерялась, убежав от бабушки. Она не забыла дорогу в уютную лощину, как должен был позабыть ребёнок, и сохранила тайну, которую с течением времени стала считать самой ценной для себя.

Лиз было уже за тридцать, когда она впервые заговорила с колодцем. Заговорила, потому что ей некому оказалось поведать, как тяжело было на сердце весь год, как болела она, как боялась... Потому что это был тот самый год, когда верный супруг оставил её, став совсем не верным.

Колодец выслушал Лиз, и ей стало легче. Вернувшись домой, она смогла жить дальше в одиночестве и покое, а не в смятении и отчаянии.

На следующий год она пришла сказать колодцу спасибо. Она склонилась над ним, опустив ладони на каменный остов, вгляделась в темноту, различив слабый блеск воды на дне.

Слова благодарности так и не сошли с губ, потому что, опережая её, снизу понеслись другие. Их было много, они лились сбивчиво, но Лиз слушала и слушала, стараясь ничего не пропустить. Колодец впервые рассказывал ей сказки.

И вот прошло семнадцать лет. Лиз приходила послушать сказки холмов каждый год. Всякий раз она усаживалась на камни и брала шитьё в руки, словно это был некий ритуал, а потом заглядывала в колодезную темноту, ожидая, что произойдёт на этот раз.

* * *

Утро было ясным, но со стороны южной гряды внезапно поползли тучи, и Лиз не успела оглянуться, как лощину окутал сумрак. Облака цеплялись тяжёлыми брюхами за гребень холмов, переваливались через него, оставляя клочья тумана, упрямо ползли дальше. Лиз живо представила, как они окружают деревню.

Близился дождь, но она не собиралась уходить, только с сожалением собрала шитьё, будто нарушила негласное обещание.

— Прости, — обратилась она к колодцу. — Но я буду слушать тебя сегодня вот так.

Колодец всё ещё молчал, и Лиз вдруг представила, что волшебство кончилось вместе со сказками. Но и это не заставило её уйти.

— А знаешь, я-то рассказывала тебе лишь однажды, — вновь начала она. — И это была совсем не сказка. Может, мне пора ответить тебе тем же?

Она почему-то была уверена, что и раньше, когда она не прислушивалась, сказки всё так же жили внутри колодца. Конечно, жаль было, что она не нашла их ребёнком, но теперь-то они всё равно были рядом.

Пусть даже молчали.

Она погладила камни пальцами, посмотрела на вставшие стеной облака и заговорила, едва первые капли ударили в травы:

— Далеко-далеко, на западе или, быть может, на юге, стояло королевство, красивей которого не было на целом свете... — Это была не такая сказка, которые рассказывал колодец. У него не случалось ни королевств, ни принцев, ни чародейства. Всё больше каждая история раскрывала красоту мира вокруг, шёпот трав, чарующие краски рассвета. Лиз, оглядываясь после, замечала в мире что-то новое. Но она не умела об этом говорить, так что ей пришлось вспоминать о другом: — ...И тогда король повелел, чтобы все прекрасные девушки прибыли во дворец.

Тут Лиз оборвала сама себя, вытирая заодно капли дождя с лица.

— Наверное, это не касалось простолюдинок, — пояснила она колодцу деловито. — Так вот, красавицы...

Голос её журчал и лился, точно вода. Лиз вдохновилась, и пусть дождь шёл всё сильнее, превратился в настоящий ливень, она рассказывала дальше, и сказка постепенно становилась её собственной, ведь на память не приходили повороты из той, что она слышала от няньки.

— Тогда принц... — она осеклась и вгляделась в колодец. — Ого, да ты пополняешься!

Смеркалось. Она уже собиралась бы домой, если бы шила здесь как прежде, но сказка была не до конца рассказана. Лиз покрепче повязала шаль на плечах и продолжила, чуть торопясь:

— Он вошёл в замок, откуда не прибыла принцесса, и отыскал её в самой дальней комнате у окна...

Из жерла колодца плеснула волна, облизала ладонь. Лиз усмехнулась и прикрыла глаза, стараясь восстановить дыхание и успокоить внезапно расшалившееся сердце. Было уже очень темно.

— Опустившись перед ней на одно колено, — нёсся её голос, мешаясь с дождём.

Холмы словно сблизились, а дождь полил стеной. Лиз же вдохновенно продолжала историю.

* * *

Утром по влажной тропе шла дочь Лиз, Анна. Она смахивала слёзы с лица и жаловалась супругу, что брёл неподалёку:

— Каждый год она уходит в эти проклятые холмы. Хоть бы сказала куда. Такое ненастье...

Тот не слушал, только беспокойно осматривал неровную гряду, точно холмы собирались расступиться и явить пропажу. Но там ничего не было, лишь ручей звенел, убегая к реке.

— Не найдём, пропала совсем, — причитала Анна.

* * *

Колодец был переполнен и щедро делился водой с лощиной. Та почти превратилась в пруд. И только корзинка с шитьём покачивалась на его спокойной глади, будто хотела рассказать кому-то сказку. А Лиз... Лиз нигде не было.

Или, быть может, она вернулась туда, где когда-то родилась. В настоящую сказку.