Синий Сон бродил по улицам Сан-Кортадо. Его плащ переливался оттенками, коих не могли вообразить лучшие художники мира. Ткань собирала призрачный свет фонарей, с двух сторон обступавших каждую улочку прибрежного города. Чёрно-синие волосы Сна вились в потоке солёного бриза. Тут и там в них блестели хрустальные звёзды. Синий Сон ударял тростью по булыжникам мостовой. Звук получался глухим и ритмичным, похожим на стук колёс: камешек пропустить, ты-дыщ, ещё два, ты-дыщ, — и так до рассвета, баюкая, напевая. Сан-Кортадо погружался в тёплые, как в детстве у матушки, объятья Морфея.

Сон задержался пусть не у самого богатого, но точно самого чистого и уютного дома в Сан-Кортадо. Там, по другую сторону белого забора, справа от натёртого до блеска крыльца, чуть выше цветущего шиповника, за отглаженной синей занавеской...

— Пожалуйста, Всемогущий, я больше не хочу прятать синяки под одеждой и делать вид, что всё хорошо. Почему Ты не дал мне знака, когда я принимала ухаживания мужа? Сделай же что-нибудь сейчас!

Ты-дыщ! И сноп голубых искр вылетел из-под трости. Он закружился в странном танце, подхваченный южным ветерком, и влетел в окно, за которым, зажмурив глаза и молитвенно сложив руки, лежала под боком у своего мучителя несчастная сеньора Солей. Сон не был Всемогущим, но кое-что всё же умел.

Следующей остановкой стала хибара пекаря Мортона. Запущенная лужайка, старая краска на худых стенах дома, дырявая музыкальная крыша, которая в дождь выдавала целые симфонии, пропуская воду по капле в медные тазы. Никто в Сан-Кортадо не понимал, почему Мортон, имея прибыльное дело, ютится в этой развалине.

— Я так устал. Я так устал лгать всем подряд. — Мортон растянулся на штопаной синей простыне, прикрыв веки огрубевшей ладонью. — Вот бы София и правда ездила по курортам, а не лечилась от постыдной зависимости. Если бы я знал тогда... Мне бы хоть на денёк вернуть мою Софи.

Ты-дыщ! Искры-звёздочки снова завихрились в воздухе и нырнули прямиком в покосившийся дом.

— Исцели моё дитя!

— Пусть мама и папа перестанут ругаться!

— Мне бы...

— Прошу!

Голубые светлячки летали по улицам Сан-Кортадо, оседая на лицах и в умах страждущих. Синий Сон был не в силах исполнить желания и воплотить мольбы, но мог подарить покой, хоть ненадолго, пускай на одну ночь избавить своих обожаемых чад от страданий.

Последним местом, где Сон любил задерживаться, порой до утра, была обитель детей-сирот. Там водились самые звонкие, наивные и чистые просьбы. Сон остановился под окнами общей спальни. Он поправил свой плащ, тряхнул головой, распутывая волосы, в которых озорничал ветер, и приготовился слушать.

Сегодня в доме на втором этаже раздавался тихий плач. Из соседнего города привезли мальчишку, чьи родители скончались от неизвестной болезни, поражающей, как водится, только взрослых.

— Будешь рыдать, Синий Сон не услышит тебя! — Малыша обнимал парень постарше, Хуан. Его доброе сердце стремилось согреть и утешить каждого, кто нуждался в защите.

— К-к-кто? — всхлипнул мальчик и во все глаза уставился на нового друга.

— Волшебник, посланник самого Морфея, — пояснил Хуан. — Он ходит по городу каждую ночь и дарит сказочные сны всем, у кого есть что-то синее.

— Но... у меня нет ничего синего. — Лицо малыша вновь сморщилось перед новым приступом плача. Этого Хуан не учёл.

— Эй-эй, не надо! — Хуан резво подскочил к своей постели и извлёк из-под подушки маленький кружевной платочек, который матушка когда-то давно подарила ему вместе с секретом.

— Вот, держи! — он протянул синюю тряпицу зарёванному мальчику. — Положи это под подушку и проси, что захочешь. Синий Сон обязательно придёт к тебе.

— А как же ты?..

Хуан усмехнулся, присел на кровать и снова обнял парнишку:

— Отдашь, как обзаведёшься чем-нибудь синим. Тебе сейчас нужнее.

Ты-дыщ! Южная ночь широко распахнула объятья, как гостеприимная хозяйка. Она благоухала цветами и фруктами, в изобилии растущими вдоль берега. Ночь ласкала прохладным бризом дома, фонари и булыжные мостовые, крутила флюгера на крышах, просачивалась в трубы, укутывала лунным светом спящие улицы. Синий Сон бродил по городу, слушая песни прибоя и мирное посапывание тысяч носов.

Голубые искры поднялись к небу, покружились, петляя между деревьев, цепляясь за изумрудные листья, и устремились в обитель, где, разделившись на две части, осели на соседних кроватях: Хуана и малыша Тони. Больше, чем старое предание и вековую традицию, Синий Сон ценил только искреннюю добродетель. Но об этом в Сан-Кортадо мало кто знал.