Ближе к полуночи в салоне автобуса стало совсем тихо. Даже заядлые курильщики не выходили на коротких остановках. На улице было холодно и сыро, а в салоне от этого стало как-то по-домашнему уютно. Кресла уже не казались такими жёсткими, как в начале поездки, потому что каждый из пассажиров нашёл удобное положение. Кто-то подсунул куртку, кто-то примостился на сумке... А Светлана Дмитриевна так и вовсе укуталась в припасённый плед. Поездки туда-сюда через границу были для неё привычным делом. Она возила удобрения, семена, яды от насекомых небольшими партиями для продажи, попутно доставляла знакомым лекарства и посылки. Таскать тяжёлую сумку ей, конечно, было уже трудно, но от возможности подзаработать она не отказывалась. «Пока берут, буду таскать, — объясняла она сестре. — На одну пенсию не проживёшь, а тут я и места, и людей знаю. Может, год-два и эти порошки уже никому нужны не будут. Вишь, как оно быстро сейчас всё меняется. А то, что тяжело, так ничего, я потихонечку, а в другой раз кто-нибудь и поможет...»

И действительно, согласные помочь, несмотря на то что почти у всех был собственный, часто более внушительный багаж, находились. Даже в этот раз от камеры хранения до автобуса «кравчучку» Светланы Дмитриевны катила щупленькая девушка, с которой они разговорились ещё на вокзале возле билетных касс. Сейчас Лера, так звали девушку, беспокойно вертелась на сидении сзади. «На вот тебе, Лерочка, — Светлана Дмитриевна протянула ей свой плед, — задубела, небось. Что ж ты, девочка, в такой-то совсем куцей курточке? Может, ещё и платком моим укроешься? Бери-бери! Тебе нужнее. И ноги вперёд вытягивай. Вон как повезло, что соседа нет. А в проходе ничего, протиснутся. Вот, молодец! И поспи, остановок всё равно часа три ещё не будет».

Выполнив свой «материнский» долг, довольная женщина развернулась. На соседнем сиденье дремал Иван, крупный мужчина лет сорока. «Эх, какой солидный! И не женат, — думала Светлана Дмитриевна, которая успела выспросить у соседа все подробности личной жизни, пока угощала его вкуснейшими пирожками с капустой. — Свести бы его с Ирой, племянницей непутёвой. А то она в своём театре так никого приличного и не встретит. Одни алкоголики и тунеядцы, прости господи. А тут мужчина, сразу видно, порядочный, немногословный. А значит, работящий. А то ведь те, у кого язык как помело, расскажут красиво, голову задурят, а на деле — пшик! Нет, это неправильно. Разговорчивой должна быть женщина, чтобы уговорить, утешить, задобрить, а мужчина должен быть такой, чтобы один раз сказал — и всё, а лучше пошёл — и сделал, молча».

Яркий свет фонаря, пробежавший по лицу Ивана, заставил его поморщиться...

— Спи, зятёк, — тихо сказала Светлана Дмитриевна, задёргивая плотные шторы.

А потом тихонечко потеребила за плечо старушку лет восьмидесяти, которая сидела впереди:

— Ну как вы, Людмила Георгиевна? Помогла таблетка?

— Да, спасибо, Светочка, — шёпотом ответила та.

— Вот и хорошо. Давление — это ж не шутки. Что ж вы в дорогу и без лекарств? Хорошо, что у меня с собой были. Ну, отдыхайте. Если что — сразу зовите!

Откинувшись в кресло, Светлана Дмитриевна стала вслушиваться в еле доносившиеся реплики из телевизора. «Хороший фильм, душевный. Про настоящую жизнь. Без убийств и фантастики... И хорошо, что на ночь не отключили, играет тихонечко, никому ж не мешает... Даже Никитушка уже успокоился», — размышляла она про себя, вспоминая беспокойного мальчишку лет пяти из хвоста салона. Ему трудно было усидеть на одном месте, а потому оттуда всё время доносились то его громкие возгласы, то угрозы теряющих самообладание родителей. Но вот уже с час и в хвосте салона было тихо. А фильмы для Светланы Дмитриевны были настоящим спасением, потому что бессонница, мучившая её каждую ночь, отступала только под утро.

А до утра было ещё далеко. До утра было ещё триста километров ровного полотна трассы, освещённого цепью искрящихся фонарей, заснувших городов и посёлков, пролетавших мимо, а с ними полей и лесов, превратившихся в тёмные пятна, и пять серий простенького сериальчика с очень предсказуемым сюжетом. До утра были ещё сотни промелькнувших воспоминаний и сожалений, смутных планов и догадок... До утра было несколько часов в салоне автобуса, который показался Светлане Дмитриевне похожим на гостевую комнату из её детства, в которой ютились и она с братом, и родители, и приехавшие родственники — все спали рядом на кроватях, складном диване, раскладушке и импровизированном ложе из сдвинутых кресел. И телевизор работал так же тихо-тихо, чтобы никого не разбудить, и выключался только под утро.

* * *

Утро пришло чётко по расписанию, принеся с собой суету. Все метушились, толкались, пропихивались, очень спешили. Светлана Дмитриевна всех пропускала вперёд, спешить ей было некуда, а потому очень скоро она осталась одна со своей «кравчучкой» возле опустевшего автобуса.

— Ну что, мать? Подвезти с ветерком? — сделал таксист отчаянную попытку найти пассажира.

— Нет, что ты! Мне тут недалеко... Я сама, потихонечку, — ответила пожилая женщина и направилась в сторону киоска, чтобы купить стакан чая с лимоном и двумя кусочками сахара у знакомой продавщицы.

Чай был и дома, и сахар тоже, и даже маленький кусочек лимона. Но так не хотелось идти домой... После поездок дом казался каким-то особенно пустым и неуютным. Да к тому же, пока котёл не прогреется, ещё и холодным. Единственным предметом, подававшим признаки жизни, был противно дребезжащий холодильник... А тут Нинка-продавщица сейчас про своего непутёвого сына что-нибудь интересное расскажет.

Пока подруга и по совместительству соседка заботливо отрезала кусок лимона побольше, в сторону стоянки проехал пустой автобус. «Подумать только, — с ностальгической грустью подумала Светлана Дмитриевна, вспоминая худенькую Лерочку, Ивана, Людмилу Георгиевну, маленького Никитку, — а ведь этой ночью у меня практически была семья...»