Аллочка с Ковалёвым работали в одном здании. По утрам они ездили порознь — трудовой день Ковалёва начинался на час позже. Он чертил что-то в «Гражданпроекте», Аллочка же секретарствовала в «Росгосстрахе». По вечерам встречались на крыльце и вместе шли на остановку — под локоток, как приличным людям и положено.

Сегодня пахло весной — так пахло, что Аллочка готова была, как пёс, вытянуть шею и нестись вперёд, не разбирая дороги. Однако локоть Ковалёва под пальцами действовал отрезвляюще-направляюще. Поэтому Аллочка просто выпрямила спину, подняла голову — как в юности, по-балетному — и выцокивала каблучками по асфальту.

Автобус пришёл, как обычно, полупустым: сидячие места уже заняты, но удобные стоячие вполне свободны. Аллочка с Ковалёвым устроились в середине салона — хотя кто додумался назвать салоном внутренность автобуса? — там, где пересекались горизонтальные и вертикальные поручни. Двухметроворостый Ковалёв по привычке держался за вертикальный, Аллочка вцепилась в горизонтальный. Перед глазами у неё, как обычно, оказалась Ковалёвская рука. Аллочка смотрела на зазор между рукавом и перчаткой и думала. Сначала — о том, что у Ковалёва неожиданно тонкое для такого детины запястье. Затем — о том, что манжеты у рубашек за день приходят в негодность. Потом Аллочка от ковалёвского запястья перескочила мыслями к другому — дочкиному. Аська вторую неделю клянчила новые часы, «свотчевские», как она их называла. Теоретически Аллочка против часов ничего не имела, но фактически их цена не очень-то стыковалась с новыми, Аськиными же, сапожками. А с дочкиной поездкой в Бельгию на каникулах не стыковалась никак...

Так, в думах о том и о сём, Аллочка прожила сорок минут пути.

— Сейчас наша, — сказал Ковалёв.

— Вижу.

На улице ощутимо похолодало, ветер пробирал до костей, и вальяжно цокать каблуками уже не хотелось. Ковалёв позвякивал ключами в кармане всю дорогу от остановки до подъезда, Аллочка ёжилась.

Аська встретила их в коридоре.

— Ма-а-ам, па-а-ап... — протянула она выжидающе-настороженно.

Тощенькая, бледненькая, черноголовая, высокая — миниатюрную Аллочку она перегнала уже на полголовы — дочь походила на Пьеро. Сходство это ещё усиливалось из-за майки-балахона.

— Привет, — отозвался Ковалёв.

— Привет, маленький. Что случилось?

Аська замялась.

— Не, ничего, — развернулась и шмыгнула в свою комнату.

Пока Аллочка раздевалась-разувалась, Ковалёв успел вымыть руки и теперь оживлённо гремел посудой на кухне — разогревал ужин. Как водится, он плохо закрыл кран, и вода убегала с тихим шипением. Аллочка поморщилась, тут же одумалась и взглянула в зеркало. В резком холодно-белом свете все ее тридцать шесть были видны, как в паспорте.

Аллочка вышла из ванной и постучалась в дочкину комнату.

— Ася, ужинать пойдём.

— Нет, — донеслось из-за двери.

— Почему?

— Не хочу.

«Диета! Анорексия! Истощение!» — вспыхнули сигнальные огни. Аллочка крикнула в сторону кухни: «Ковалёв, меня не жди!» — и решительно шагнула в комнату дочери.

Аська лежала на диване, уткнувшись лицом в подушку, и тряслась плечиками — как поломанная механическая кукла. Внезапно Аллочку передёрнуло — от ужаса, жалости и странного чувства собственной беспомощности. Она села рядом и прислонилась щекой к Аськиной спине. Спина меленько подрагивала, но была тёплая, настоящая, в ней стучало и отчего-то поскрипывало.

— Ась...

Дочь молча заёрзала, будто пытаясь Аллочкину голову сбросить.

— Ась...

— Ну что?! — донеслось приглушённо.

— Ну что — что? Рассказывай. Вдруг посоветую чего. Или просто легче станет.

— Мам, ну как ты посоветуешь? Ну как?! — Аська стукнула кулачком в подлокотник.

— Как-нибудь. Давай-давай, рассказывай.

Аська шмыгнула носом.

— Меня Пашка не поздрави-и-ил...

— С чем?

— С Днём святого Валентина-а...

— Стой. Пашка — который из соседнего подъезда? Из вашего класса?

— Угу...

Аллочка растерялась, мучительно, как на первом свидании. Что ей сказать? Что?! Что нужно думать об учёбе, а не о мальчишках?.. Что будет еще сто таких Пашек?.. Что всё проходит, и даже сто первый Пашка рано или поздно станет... Ковалёвым?..

Не поверит.

— Ась, а Пашка твой... Он кого-нибудь поздравил?

В ответ Аська помотала головой.

— Может, он и не знал, что поздравлять надо?

— Все знали! Все! У нас в школе на первом этаже ящик для валентинок повесили! И объявления расклеили! А он!..

— А он маленький ещё. И не соображает. И занят своими пацанскими делами, в которые День Валентина не вписывается. Понимаешь, Асик?

Дочь снова шмыгнула носом — уже не отчаянно, а внимательно.

— А мы... мы давай в парикмахерскую сходим на выходных? И сделаем из тебя такую барышню, что все упадут.

— Упадут? — звякнуло надеждой.

— Упадут-упадут. Мы ещё к стилисту сходим...

Аська свернулась калачиком. Укрыв её пледом, Аллочка тихонько на негнущихся почему-то ногах вышла из комнаты и прислонилась спиной к стене. Постояла так минуту и направилась в гостиную.

Ковалёв уже сидел в кресле, щёлкал пультом телевизора.

— Ко... — начала Аллочка и споткнулась. — Юр, посмотри розетку на кухне.

— Прямо сейчас?

— Сейчас. Мне же готовить...

— Ладно.

Когда он вышел, Аллочка подставила к шкафу банкетку и распахнула дверцу верхнего отделения. Поискала-поискала и вытащила небольшой пакетик. Закрыла дверцу, спустилась на пол и села в кресло. Из пакетика Аллочка достала аккуратно сложенные белую пелёнку и розовую ленточку. Поднесла к лицу, рассмотрела внимательно и уронила на колени. Так и сидела.

На улице бесновалась позёмка, завывало и мело.