— Любит. Не любит. Плюнет. Поцелует.

Новый лепесток оторвался не целиком, и Маша, остановив считалочку на секунду, подцепила короткий оставшийся кусочек и продолжила гадать.

— К сердцу прижмёт, — произнесла она и представила веснушчатое лицо одноклассника Саши Русачёва: «Как это он, интересно, прижмёт? Силой, наверное! И что тогда делать? Ясное дело — звездануть!»

— К чёрту пошлёт, — продолжила Маша, оторвав лепесток, и нахмурилась: «Да если Саша осмелится... только попробует... звездану однозначно!»

— Своей назовёт, — подошла к концу считалочка. Последняя фраза была Маше совершенно непонятна.

— Мам, — она дёрнула за рукав полосатого платья, — как это — своей назовёт, а?

Мама, которая тоже обрывала лепестки с ромашки, закончила гадание и улыбнулась дочери:

— Это значит, скажет что-то нежное. Например, ты моя маленькая, ты моя любимая, ты моя красавица.

Маша фыркнула. Она представила рыжего Сашу Русачёва, и в её голове прозвучал его высокий задиристый голос: «Маша! Ты моя красавица!» А потом откуда-то всплыло ещё одно ласковое слово: «Писаная». Её передёрнуло. «Пусть только попробует, — подумала она, — ух, я его звездану!»

Ещё один лепесток оторвался. Маша произнесла:

— Любит, — и подумала, что это единственный результат, который не требовал от неё применения физической силы. Конечно, если любить её Саша станет тихо и не полезет с какими-нибудь глупостями типа объятий.

В конце концов лепестки закончились на слове «поцелует», и раздосадованная Маша закинула стебелёк с жёлтым солнышком в траву.

— Мам, — она снова дёрнула за полосатый рукав, — а у тебя что получилось?

— У меня, — мама мечтательно посмотрела в небо, — получилось «к сердцу прижмёт».

— Фу, — сказала Маша, а потом строго посмотрела на маму: — А ты на кого гадала? На папу?

Мама покраснела, опустила глаза, потом кивнула:

— Ну конечно на папу. На кого же ещё?

Мама пошла вперёд, а Маша задумалась. В последнее время родители всё время ругались. Папа приезжал к ним на дачу после работы совсем поздно, мама не садилась с ним ужинать. Обниматься и целоваться они тоже перестали, по крайней мере перед ней. А ещё гулять Маша теперь ходила с кем-то одним: на речку — с папой, а по полям — с мамой.

Они зашли на участок, папа сидел на скамейке и смотрел на экран телефона.

— Как погуляла? — Он встал и шагнул к Маше, сделав вид, что дочь пришла одна.

— Хорошо. Пап, а мама на ромашке на тебя гадала. Знаешь, что вышло?

Папа покраснел, кинул быстрый взгляд на жену, потом посмотрел на дочь:

— Что?

— К сердцу прижмёт! — воскликнула Маша неожиданно громко. — Так что давай, пап. Ну давай!

Папа неловко шагнул вперёд. Мама тоже. Маша ухватилась за папин карман джинсов и за мамин подол платья, придвинула их ещё ближе. Наконец папа прижал маму к себе. Сначала легонько, а потом крепко-крепко. Мама положила голову ему на плечо и заплакала, а папа стал гладить её по волосам.

— Прости меня, — шептал он ей.

— И ты меня, — ответила мама.

«Вот ведь глупые, — подумала Маша и пошла в дом, — ромашке какой-то поверили». Проходя мимо дверного косяка, она несколько раз с силой стукнула по нему кулаком. Всё же стоило потренировать удар. На всякий случай. А то вдруг и её предсказание сбудется.