Сергей проснулся в дурном настроении. Рабочая суббота. Не хотелось. Мужчина думал сказаться больным, но на сегодня записаны Смыковские. Нехотя встал, собрался, поехал. Даром что в Переделкино. Одна остановка — и он на работе. Место не очень, зато на полный рабочий день и официальная должность — семейный психолог. Респектабельно.

Смыковские отлично вписывались в местный антураж: скрипучие половицы, запах дерева, покрытого старым лаком и зимние сады на верандах, где стоят стеклянные банки, помутневшие и с налётом — то ли от испарившегося чая, то ли от чего покрепче. Коллеги говорили, это художественный скипидар и за цветочными кадками можно найти засохшие старые кисти. Но молодому психологу до этого не было дела.

Из всей дачной обстановки Сергею нравился рабочий стол — дубовый, с закруглёнными краями и массивными ножками. На нём стояло малахитовое пресс-папье тридцатых годов прошлого века, запылённое и стёсанное, но внушительное, тяжёлое, с добротно вкрученными латунными вставками. Ящик не выдвигался. Сергей мог дёрнуть посильнее, и дерево бы сдалось, но имущество казённое — велено беречь. Бумаги он хранил стопками на столешнице. Предлагали положить толстое стекло, чтобы самое важное всегда было перед глазами, но такой реконструкции он уже не перенёс бы.

Чета Смыковских явилась минута в минуту. Кто бы сомневался...

Альберт, юрисконсульт, одет в вечную вязаную безрукавку на рубашку, сидел ровно. Воротник туго держал горло, натягиваясь и скрипя при каждом движении кадыка. Гусак! Форменный гусак! Жена его, тучная и энергичная, напоминала Сергею бордовые кресла с разъезжающимися ножками в комнате отдыха — низкие, широкие, обтянутые плотной грубой тканью.

— Альберт и Розалия, рад вас видеть, — соврал психолог. — Как ваши дела? — И улыбнулся, как можно радушнее.

— Доброе утро, доктор, дела идут, куда-то катимся, — начала Розалия.

— Доктор, всё без изменений: живём, ходим, к вам вот на электричке приехали, — Альберт говорил тише жены, но как бы подначивая.

Розалия бросила меткий и острый взгляд на малахитовое пресс-папье. Почуяв недоброе, молодой психолог положил на него ладонь. Начали разбираться. Альберт ценил планирование и стабильность, Розалии хотелось больше романтики и тактильного контакта. В прошлый раз Сергей выдал Смыковским набор упражнений на налаживание контакта и определение языка любви по Чепмену. Сошлись на том, что супруги будут проговаривать свои желания и намечать время для их исполнения. Психолог спросил, пробовали ли они предложенную схему.

Альберт закивал и протянул:

— По субботам. Суббота — день свиданий!

Розалия погрустнела.

— Что-то пошло не так? — уточнил психолог.

— Доктор, я женщина. Может быть, мне не двадцать... но я женщина, понимаете?

— Понимаю, — уверил психолог.

Розалия продолжила:

— Пятница выдалась сказочной. Вечером смотрели кино, Альберт меня обнимал, всё было прекрасно. Ну я, наполненная настроением, потянулась к мужу... с намёками, ласками...

— Розочка, но ведь мы договорились... — испуганно пролепетал Альберт. Розалия пихнула мужа.

— И знаете, что Альберт сказал?!

— Не знаю.

— Ещё не суббота!!!

Голос разгневанной женщины прогремел так, что задрожали стёкла. Психолог вздрогнул и отдёрнул руку от пресс-папье.

Зазвонил телефон. Молодого специалиста вызывали в бухгалтерию для подписания ведомости и получения аванса. А так как суббота, бухгалтерия работала строго до двенадцати часов. Сергей был рад оставить супругов. Но уже в дверях, всё-таки переживая за увесистое пресс-папье и голову Альберта, пообещал вернуться через пять — десять минут.

— Розочка, ну зачем ты так? — прошептал Альберт, как только за психологом захлопнулась дверь.

— Приложи ко лбу пятак! — Розалия снова пихнула мужа. — Нам доктор что сказал делать?

— Хвалить друг друга и говорить приятное, — пролепетал муж.

— А ты что?!

— Про лицо говорил, про фигуру...

— Губы как у уточки — это комплимент?

— Я старался.

— Это я десять лет стараюсь! Ужин, вареники эти твои, свечи, бельё новое. Да я пока до магазина доехала, уже вымоталась, обратно полтора часа при сорока градусах! — Розалия пыхтела, словно вскипающий чайник.

Альберт попытался взять ладонь супруги, но она выдернула руку, встала и начала расхаживать по комнате.

— Розочка, ну не злись... Ты же моя красавица, я же учусь. Я научусь, обязательно научусь!

— Зад у меня, оказывается, не плоский, а широкий! Тоже хорош комплимент!

— Я... я был адекватен! Я оценил как есть. Я же не могу соврать любимой женщине!

Разгневанная Розалия взвыла и схватила пресс-папье. Ойкнув, Альберт вжался в кресло и, втягивая шею в плечи, предпринял попытку оправдаться:

— Дорогая, признаю некоторую профессиональную деформацию... Я исправлюсь, исправлюсь!

— Альберт, ты меня обидел! Я плакала в ванной до самого обеда! — не выпуская из рук пресс-папье, ответила Розалия.

На ватных ногах Альберт поднялся и обнял жену. Уткнувшись носом в её толстую шею, шептал что-то о красоте и о том, какие у них очаровательные дети-близнецы.

— Милый, а что ты расскажешь детям о маме, когда она была молода? — спросила уже размякшая Розалия.

— Что в то время не был ещё с ней знаком, — нараспев проурчал Альберт...

Раздался грохот, эхом пролетевший по всему старому зданию семейного центра. Молодой психолог побледнел. С трудом сглотнув слюну, он сказал бухгалтеру: кажется, это в его кабинете и нужно бежать.

— Вызывайте скорую! — крикнул он секретарше, скрываясь в коридоре.

Задыхаясь от спешки и волнения, психолог рванул на себя дверь. Первая полная ставка и такой несчастный случай! Знание человеческой природы подвело молодого специалиста: с отломанной ручкой пресс-папье лежало на полу, под настоящим ударом оказался дубовый стол.

Розалия Тимуровна распласталась на нём, изнемогая от страсти, над ней нависал возбуждённый и радостный Альберт. Стол скрипел и шатался. Молодой психолог закрыл ладонями лицо и рассмеялся. Тела замерли.

— Розалия Тимуровна, вас я понять могу, вы натура темпераментная, но вы, Альберт...

Альберт, не меняя позиции, обернулся, поправил свои круглые запотевшие очки и ответил:

— Так ведь суббота, доктор!