Завтра ночь моего рождения. Я пойду к Зеркальному озеру и буду смотреться в него, чтобы узнать, куда предки хотят меня направить. У меня с собой ничего не будет, только три веточки лаванды, три попытки задать вопрос.

Когда мы со старшей были маленькими, то часто думали: а что же будет, если все веточки окажутся в озере, а ответ так и не придёт? Каждый раз мы заводили эти разговоры в самые страшные моменты — когда за стенами вигвама бушевала буря или когда мама ругалась с папой, или просто глухой ночью, когда вдруг в хрустящем ледяном воздухе отчётливо раздавался волчий вой. Мы так и не решили, что же произойдёт — предки разорвут тебя на кусочки? Из чёрной гущи выскочит гигантский карп и проглотит целиком? Ты просто исчезнешь, войдёшь в озеро и останешься там навек?

После того как старшая не вернулась со своей ночи рождения, я старалась больше об этом не думать. Мама плакала несколько месяцев, носила траур, но потом снова вплела в косы алые рябиновые бусы — и всё, словно старшей и не было. Даже имя её стало забываться, и мне теперь нужно очень сильно напрячь память, чтобы вспомнить его. Лучше, конечно, закрыть глаза и позволить губам произнести, но так я точно не сделаю. Вдруг имя сорвётся, как перезревшая ежевика, станет слышно всем — и мама опять будет плакать, а отец страшно, оглушительно громко молчать.

Говорят, у меня и третья сестра была. Или брат. Но её (или его) я совсем не помню.

Всё это уже неважно. Я расчёсываю волосы, и они падают на обнажённую спину нежнейшей волной. Дарующая сидит, не открывая глаз, будто высеченная из слоновой кости, а я всё трогаю, перекладываю вырезанные фигурки зверей, словно малышка, создающая свою, иллюзорную жизнь.

Все уверяют, что в хижине Дарующей спрятаны несметные сокровища, но нет, только куклы и другие игрушки. Никогда их столько разом не видела.

— Время пришло, — наконец размыкает губы Дарующая, и мне становится так жарко и хорошо. Старшая говорила, что так бывает, когда ты очень много обнимаешься с любимым человеком. Я не пробовала, не знаю. Но мне кажется, во мне очень много такой любви, больше, чем может выдержать человек. Интересно, когда я кого-то полюблю — он справится, выдержит?

Или сгорит?

Я иду следом за Дарующей, и ажурные ветви папоротника гладят меня по лицу. Это уже не так больно и совсем не страшно. Озеро близко, я чувствую его мокрое дыхание и тихо смеюсь — и кажется, весь мир улыбается мне в ответ.

— Путь, устланный шёлком, или путь, выкованный из стали? — спрашивает Дарующая, но я вдруг забываю об уважении, о том, что я хорошая девочка и чту старших, о том, что происходит сложнейший магический обряд, который нельзя нарушать. Всё это сейчас кажется такой глупостью.

Я не отвечаю, а иду мимо, слегка задев её плечом. Чёрная зеркальная гладь манит меня, перемигивается увеличенными звёздами. Шаг, второй, третий. Босые ноги разбивают ледяную гладь. Тяжкий вздох Дарующей за спиной больше не значит ничего, пусть страдает, коли ей так хочется. Я вижу свою сестру в воде, она улыбается, тянет ко мне тонкие ладони.

— Я пришла, — смеюсь я. — Ты никогда больше не будешь одна.

Её запретное имя не успевает сорваться с моих губ — чёрный шёлк смыкается над головой.