Ольга

Анечка, пожалуйста, сходи в тридцать первый, забери из принтера мои договора. Нет, сама не могу — там Пучеглаз! Опять на меня свои мерзкие глазки вытаращит... Это вам он всем Васенька, а мне — Пучеглаз. Ну что, Оля? Тридцать лет Оля! И хватит уже мне эти конфеты вспоминать — да, кинула в мусорку, так вы их потом с Любой вытащили и уговорили под чаёк. Зачем выкидывала? Да потому что! Как представлю, что он эту коробку своими влажными, потными ручонками трогал, так выворачивает. Бе-е...

Это он-то, Пучеглаз, интересный? Я тебя умоляю... Как экспонат в кунсткамеру, тогда интересный, не спорю — от посетителей отбоя не будет.

И ещё, Анечка, я сегодня пораньше убегу — прикроешь меня перед шефом? Да понимаешь — у Басечки глазки с утра грустные, ушки повисли, а главное — кушал он плохо. И половины не съел. Понесу к ветеринару. Переживаю, не заболел ли... Что значит «зажрался твой пудель»?! Мой Басечка — не такой!

Василий

Ильич обиделся. Он думает — переманили меня. Считает предателем — я ведь здесь с самого основания компании. Всё спрашивал: «Василий — что я могу сделать, чтобы ты остался?» А как я ему правду скажу? Он, чтобы я не уволился, Оленьку выгонит, найдёт повод.

Эх, Пётр Ильич, да никуда б я не уходил, но... Восемь дней в неделю она смотрит на меня, как на кусок навоза. Я перестал к ней подкатывать после этой истории с восьмимартовскими конфетами. И коробочку с серьгами, которые мне, в общем, не по средствам, так и таскаю в кармане. После конфет в мусорке — какие уж тут серьги.

На самом деле, мне сейчас увольняться вообще не с руки — весь в кредитах. Я оплачиваю услуги двух коучей, фитнес-тренера и падлу-стилиста. Меня чуть кондратий не хватил, когда мне выкатили счёт в том бутике, куда меня притащила эта манерная сволочь.

Я прошёл не менее десятка тренингов для мужчин. «Будь самцом», «Влияй», «Завоюй любую женщину»... Стал я самцом? Ещё немного и шерстью с ног до головы покроюсь, а толку? Пусть от меня все без ума, но не Оленька. Она любит только своего поганого пуделя. Так что мне тут ловить нечего. Прости, Пётр Ильич, я ухожу. Не могу больше.

Макар

Мы с дядей Васей дружим. Он зовёт меня гением и вундеркиндом и никогда не читает мне нотаций. А я показываю ему все свои изобретения, даже те, что не очень работают.

Никогда его пьяным не видел. А в среду сижу на лавке, размышляю о вечных двигателях. И тут вижу: дядя Вася идёт, пьяный в хлам, костюм в грязи, плачет. Понятное дело, плачет не костюм, а дядя Вася. Костюму-то уже конец.

— Дядя Вася! — подбегаю. — Что случилось?

— Макар, — говорит, — изобретатель...

И падает...

Я тащил его домой, а он пел что-то про чёрный пруд и грозился натянуть уши какому-то пуделю.

Холодильник дяди Васи в последнее время всегда пуст — проблемы с деньгами. Я, помнится, собрал для него генератор быстрорастворимой лапши, который дядя Вася назвал почему-то доширатором. И вот я кормил дядю Васю сгенерированной лапшой, и он понемногу приходил в себя. А когда он чуть протрезвел, то рассказал мне про эту Олю, которая никого, кроме пуделя, не любит. Я решил, что когда я вырасту, никогда ни в кого не влюблюсь.

Дядя Вася сказал, что пудель — гад. Ольга его любит и брюхо ему чешет. И что было бы здорово махнуться с ним местами.

И тут я ляпнул, что знаю, как это устроить. Моток проволоки, морковка и старый мобильник — и прибор, меняющий местами два сознания, готов.

Василий

Ну что, Макар? Уже можно глаза открывать?

Какая же вонь! Пахнет духами, ароматическими палочками, моей шерстью, лаком для ногтей и ещё кучей всего. И запахи все густые, ядрёные...

Жарко. По привычке хотел рубашку на пузе расстегнуть, а её там нет, только шерсть белая. Фу! Похоже, я не хочу быть собакой. Через час таймер сработает, произнесу в голове кодовое слово, вернусь в себя, и больше в собаку ни лапой!

А пока что осмотрим территорию. С собачьей точки зрения, квартира огромная. Можно не то что под столом — под стулом пройти с гордо поднятой головой. Всё беленькое, чистенькое; мебель а-ля барокко — нежненькая, неосновательная. Напольное зеркало с завитушками, а в нём... отражаюсь я. Н-да... Собака из меня тоже вышла весьма неосновательная. Кудрявая грива, хвост — моток сахарной ваты, бант на ошейнике, вот что все время шею трет.

Спотыкаюсь о слюнявую резиновую курицу на полу, игрушку пуделя. Стол, где Оля марафет наводит, обхожу по кругу — воняет.

Самые запахи из кухни. Что тут у нас? Холодильник? Пахнет куриной грудкой, йогуртом и этой, как ее... брокколи. Фу, гадость! А Оля-то, видимо, на жёсткой диете сидит. А я ей конфеты дарил... Однако, я прямо Холмс в собачьей шкуре! И нос у меня — о-го-го! Куда он меня зовёт? К миске, из которой воняет. Нет — благовоняет. Мясо-то ароматнейшее. И на вкус... вполне... ничего... Было.

Так. Что это я сейчас сделал? Сожрал собачью еду? Поздравляю тебя, Вася, отличный дебют!

Зато когда пудель вернётся в свою тушку и увидит, что миска пустая — лопнет от злости. Впрочем, лучше не надо. Я, может, ещё поменяюсь с ним разок-другой, чисто ради интереса.

Что тут на миске написано? «Басечка». Ничего себе — именная миска, с гравировкой. Обожает Оля своего пуделя, сволочь ушастую.

Ничего, теперь вместо Басечки будет Васечка. И миска теперь моя. И Оля теперь моя... хозяйка? Стоп! А я точно этого хочу? Да ладно мне. Это просто игра, всегда можно прекратить. Зато какое мясо было. И Оля меня каждый день гладить будет, и на руках таскать... Чем плохо?

Ключ в замке — это Оля. Прости, Макар, зависну я здесь на покамест...

Макар

Таймер сработал, и я развязал дядю Васю. А он меня как оттолкнёт! Бросился и — хрясь! — раздавил прибор. Я кричу: «Дядя Вася, ты чего?» А он меня зубами за ухо, протащил через всю квартиру, вытолкал на лестницу и рычит: «Ты, щенок, больше нос сюда не суй, а то хвост потеряешь. Никто меня больше не будет стричь». И дверь захлопнул. Вот тут до меня дошло — никакой это больше не дядя Вася.

Ольга

Аня, Анечка, ну скажи ещё раз, что я дура! Я так счастлива! Сама не знаю, как так вышло? Когда все шептались, что он уволился, такое, помню, накатило облегчение. А потом Люба прибежала и вывалила, что Василий имя в паспорте сменил и что теперь он — Басилий. И я почему-то встала и пошла в тридцать первый. А он там ходит такой, нос задирает. Увидел меня и говорит: «Ну здравствуй, хозяйка!» А я стою — глазами хлопаю. И такое чувство, словно мы с ним давно знакомы. В общем, девочки, расписываемся шестнадцатого... И вас с Любой позову, конечно... Не дразнись, Аня, никакой он больше не Пучеглаз!

Басилий

Ну здравствуй, Вася! Узнаёшь? Теперь я твой хозяин. Всё кушаешь? А знаешь, чья это миска? Читать разучился? На! Получи! А это тебе за то, что пялил зенки на Олю. Больно? Скули, скули — жизнь твоя теперь собачья — прогадил ты её. А это. Тебе. За. То. Что. Украл. Мою. Тушку. Пёс. Впрочем, человеком мне быть нравится больше... Да, имей в виду, из моей миски ты больше не жрёшь, понял?