Кто-то говорит: «Нет времени писать». Неправда. Время можно найти. В самом крайнем случае — можно не спать. В не самом крайнем — не пойти в гости.

И вот я беру карандаш, тетрадку и начинаю мусолить первую фразу. Я хочу написать сказку для маленьких ребят. Яркую, светлую и беззаботную, как воздушный шарик. Но в голову лезут мысли совсем не сказочные. Мысли о друзьях, которые, наверное, обиделись, что я не пришла.

«Жил-был... — придумываю я. — Жил да был старый фонарь. Он стоял на окраине города. Там не было других фонарей. И домов почти не было. И люди по вечерам не выходили за ворота. А он стоял и светил, сам не зная кому».

Мне становится безумно жалко этот фонарь, такой одинокий. Кругом снег, а он стоит. И весной стоит, и летом. И осенью, в самую слякотную погоду, облепленный мокрыми бурыми листьями — стоит. Куда ему деться? Уйти не может — у него одна нога, и та к асфальту прикована.

И я вдруг понимаю, что жалко мне не фонарь, который я только что выдумала, а саму себя. Себя, пишущую стихи, которые никому не нужны, потому что взрослые из них давно выросли, а дети — ещё не доросли...

Вообще-то есть люди, которым нужны мои стихи, — это мои друзья, но они на меня обиделись, ведь я ушла от них, чтобы написать сказку. Она выходит печальная, как тот одинокий фонарь. Я хотела написать сказку, похожую на воздушный шарик, но воздушные шарики недолго живут на свете.

Кто сказал, что детям не нужны печальные сказки? Для чего же тогда «Снегурочка»? И «Маленький принц»?

А для чего — фонарь? Ведь никто не видит, как он светит. Все спят.

Не все. Один человек не спит. Сидит на холодном подоконнике, прижавшись лбом к оконному стеклу. Этот человек — я. При бледном свете уличного фонаря я пишу сказку. Она не получается.

Получаются стихи. Тоже печальные.

Я читаю стихи придуманному фонарю. Ему нравится. Он тихо подмигивает мне большим бледно-лиловым глазом.

Как хорошо, что мы с ним нужны друг другу.

А сказка... Она получится. Потом. Когда-нибудь.