— А это куда?

— В мусор.

— Такую красоту?!

— Это всего лишь старый журнал.

И тяжёлый «Космополитан» громко плюхнулся в мусорный мешок. Мученический тёткин вздох длился, кажется, вечно. Лиза весело усмехнулась, отжала тряпку, смахнула пылинку с носа.

За сегодняшний день это чуть ли не пятисотый вздох. Потому что хлама у Лизы набралось много, а квартира у тётки маленькая: взять с собой всё, что жалко выбросить, никак. А хочется-а-а-а!.. С этим прицелом она и согласилась прийти — «помочь» племяннице.

— Э. Э! Э!!! Тётя Аля, куда понесла?!

— В мусор.

— Да ты что! Положи на место.

— Это всего лишь старый журнал.

Но Лиза уже прижала к груди потёртый «Пионер». Уф-ф! Уследила. Успела. Спасла. В который раз. Потом, строго взглянув на тётушку, положила в шкаф, плотно прикрыла дверцу.

Когда-то давно, когда было много пионеров с красными галстуками, отец выписывал Лизе этот журнал. Вообще, родители много чего выписывали. В конце ноября — начале декабря в какой-нибудь уютный вечер отец не без значимости садился на диван с ручкой в руке. С важным видом открывал маленькую записную книжку и весело и громко спрашивал: «Что выписывать будем?» А сам уже выводил бисерным почерком: «Советская Россия», «Вечерняя Уфа», «Неделя-толстушка»...

Эта газета приходила раз в неделю. И действительно была толстая, как журнал. Но при этом нормального газетного размера, то есть каждый лист площадью около шести листов А4. Там было всё и для всех возрастов. На неделю хватало рассказов, статей, кроссвордов, обзоров, анекдотов, очерков путешествий, интервью. Были даже слова и ноты песен. Поэтому «толстушку» — обязательно в список.

Ещё родителям «Роман-газету» и что-то про сад-огород. Себя он баловал «Охотником-рыболовом».

Пока папа разбирался с обязательной программой, из разных углов раздавались заказы. Маме — «Работницу». Коська в свои восемь ловил двух зайцев: и детсадовские «Весёлые картинки», и «Мурзилку» для школьников. А Лизе — «Пионер». Был ещё «Юный натуралист». А позже — «Парус», «Юность», «Уральский следопыт». Но «Пионер»...

Это были ворота из детства. Он как «Неделя-толстушка», только с понятным и интересным тогда Лизе содержанием. И там всегда были две-три повести с продолжением из номера в номер. Причём такие, которые ещё не издали нигде, не читал никто.

Да не в этом дело, что нигде и никто. А в том, что вещи эти были сильные. Нужные. Правдивые. Они попадали в сердце, в ум, в душу. Не детские сказки, не шутливые истории, не слащавые рассказики с ещё более слащавым — от невозможной, нереальной счастливости — концом (ну так ей тогда казалось).

Нет. Здесь не было покоя. Радость была. Горе было. Злость, возмущение. Иногда сердце билось так, что чуть не выпрыгивало. Было, что просто невозможно продолжать читать. Вскакиваешь от возмущения, от вопиющей несправедливости! Или встанешь, закинешь руки за голову, посмотришь вверх и радостно вздохнёшь полной грудью. Потому что как же хорошо, что они помирились или что кто-то пришёл на помощь!

Это были разные истории очень непохожих писателей. Но не мусор!!!

Лиза бережно их хранила, пока позволяла жизнь и жилплощадь. А потом увезла к маме в деревянный дом. Папы уже не было. Перевязала крест-накрест две внушительные стопки журналов и сложила вместе с другими книгами на чердаке. Возможно, до будущей, бо́льшей, квартиры. А может, и нет. Ей так нравилось, приезжая к маме, встречаться с давно известными Своими Вещами. И журналами в том числе. Это было как частичка старого дома, семьи, детства...

Иногда она их даже читала. Сначала — повзрослевшая. Потом, когда сын подрастал, глазами матери, и видела в них уже совсем другие трудности, и другое ей стало интересно. Позже она примеряла их к будущим внукам. Потому что любовь, дружба, предательство и человеческие слабости неизменны, особенно когда о них пишут так хорошо.

После нескольких лет «неревизии» (такие уж были обстоятельства, не до всего этого) она убиралась у мамы в предбаннике. И там, под лавкой, среди опилок, небольших потухших угольков, мусора, земли, старых бумаг «на разжигу» она увидела этот «Пионер». Один журнал. И это всё, что осталось. Рядом были большие стопки «Космо».

Лиза и сама не ожидала, как больно ей будет. Как обидно. С той нелёгкой ситуацией в семье, её, Лизиной, нереальной занятостью, с чехардой постоянных переездов ей было не до памяти детства. Но она была спокойна. Ей и в голову не могло прийти, что мама так неуважительно к ней отнесётся. Она потому и привезла журналы сюда, что была уверена в их сохранности здесь. И только здесь!!! Она привезла их к Маме! К самому дорогому человеку и в самое надёжное место. Кому ещё, кроме мамы, важно её, Лизино, детство?

А мама чистила дом. Избавлялась от хлама. И так как была баня, потихоньку жгла всё, что горело. Слов нет, хламу навезли. И про некоторые вещи говорили сразу: «Делай что хочешь». Но про трепетное отношение Лизы к книгам мама знала. Про их важность. Особенность в её жизни, что ли.

— Ну жгла бы «Космо». В нём же ерунда всякая. Мы для того и привезли, — только и сказала она маме.

На что получила такой неожиданно женский и честный ответ:

— Они плохо горят.

И мама, пожав плечиками, смущённо улыбнулась. Даже порозовела для приличия. Ни дать ни взять — семиклассница, застуканная перед зеркалом с помадой. Ещё и ресничками похлопала.

Лиза уехала домой с «Пионером» в руках и ощущением предательства в сердце. «Если это так мешало, сказала бы мне, я бы увезла. Но втихаря, крадучись!..»

Н-да-а-а... Вот такие подростковые ужасы могут появиться в душе тётеньки далеко за тридцать.

Снова отжав тряпку, Лиза улыбнулась. Да ладно. Спасла же. И хорошо, что остался только один. Один «Пионер». Номер восемь за тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Куда бы дела ту кучу аж за четыре года?

И нашла на кого обижаться...

Лиза опять улыбнулась. Нет уж! Что ни делается, всё — к лучшему!

И она решительно шлёпнула в мусорный мешок очередной «Космо».

Под долгий тёткин вздох.