Солдатики выстроились в ряд — белые и чёрные. Чёрных было меньше, но и белых недоставало: на далёком правом фланге не хватало двоих. Вытянувшись по струнке, они замерли перед красной бархатной чертой.

— Будешь играть на пианино, Танюша? — спросила Тамара Львовна.

Таня кивнула, картинно занесла руки над клавиатурой, а затем опустила. Она исполняла самую модернистскую пьесу из всех возможных — пьесу ребёнка, играющего в пианиста. Чёрные и белые солдатики разбегались в панике.

* * *

Когда Тамара Львовна умерла, Таниной маме, как любимой внучатой племяннице, достались её книги и немецкое пианино, которое муж Тамары Львовны привёз с войны. Тяжёлый, украшенный резьбой и тусклыми подсвечниками инструмент не лез в лифт — ни прямо, ни боком.

— Решено — разбираем! — сказал папа.

Таня и ахнуть не успела, как пианино раскрутили, погрузили в машину и привезли к ним домой. Три дня папа упорно собирал из набора частей нечто, отдалённо похожее на оригинал. Целый час, сняв крышку, над инструментом колдовал усатый настройщик, и Таня заворожённо наблюдала за тем, как молоточки бьют по толстым медным струнам. Папа так и не сказал настройщику, что после сборки у него остались лишние детали.

* * *

Таню заставляли играть по два часа в день: без выходных, праздников и каникул. Сперва она повторяла гаммы — наспех, кое-как расставляя пальцы. Если дома был только папа, это сходило Тане с рук, но мама безошибочно чувствовала её лень и заглядывала в комнату после каждой фальшивой ноты. Кинув строгий взгляд: «Не горбься за инструментом!» — она уходила, и Таня вновь оставалась наедине с чёрно-белым войском. Она с завистью косилась на открытое окно, из которого доносились крики сверстников. Как бы ей хотелось хоть на полдня стать такой же беззаботной!

На семейных застольях её вечно просили что-нибудь сыграть. Таня покорно садилась за пианино и выводила заученные пьесы. Родственники одобрительно кивали, мама сияла от гордости. Таня мечтала хлопнуть крышкой так, чтобы задребезжали рюмки на столе.

Школа, музыкальная школа, пианино, уроки. Портрет Бетховена на стене класса. Хор по выходным. Филармония раз в месяц: Танина учительница считала очень полезным, когда её ученики ходили слушать симфоническую музыку. Каждое мгновение тянулось lento, семь лет пролетели allegrissimo.

«Соль-до-ми, соль-до-ми, соль-до-ми…»

Мелодия плыла под потолком, звуки словно на секунду задерживались, прежде чем растаять. Тягучие аккорды левой руки замирали перед солнечным лучом, разделявшим класс на две половины.

— Играй спокойнее, величественнее! Что за сентиментальность? Это Бетховен, а не Шуберт!

Концертный рояль в актовом зале рассыпался холодными, безразличными звуками. На таком при всём желании не сыграть с чувством.

На экзамене Таня ни разу не ошиблась. После экзамена — ни разу не села за клавиатуру.

Через десять лет Таня вышла замуж.

— Пианино заберёте? — спросила мама.

— Ставить некуда.

Тонкая морщинка пролегла между мамиными бровями. Она скрестила руки на груди.

— Ну, знаешь ли, нам оно тоже не нужно!

Инструмент кому-то отдали. Таня никогда не спрашивала кому.

* * *

В переулке стояло пианино. Его верхняя крышка рассохлась и покрылась трещинами, надпись «Элегия» расплылась под дождём. Ветер поднял опавший листок и уронил его на клавиши, а потом подхватил вновь и понёс дальше, прочь из переулка.

Таня подошла к пианино. Занесла руки над клавиатурой, помедлила минуту, опасливо оглядываясь. Нет, никого. Только белые и чёрные солдатики перед красной бархатной чертой.

«Соль-до-ми, соль-до-ми, соль-до-ми…»

Мелодия поднялась над домами и окружившим их туманом, замерла перед границей дождя и вдруг разом преодолела её, проливаясь потоком на сонные улицы. Ветер хлопнул афишей с портретом Бетховена, а потом сорвал её со стены и потащил на дорогу, под колёса редких машин.