Она такая явная, как вода, и ускользающая, как впечатление, подлинная плоть моя и память. Мне нравится всё: как она молчит, как подыскивает слова, взглядом выманивая понимание, как застывает в мысли, кому-то в себе улыбаясь, или смотрит в окно, как плачет, лишь слегка зарастая слезами, как вспоминает бабушку, как вздрагивает, точно роняет душу, как бродит, заложив руки за спину, по дорожкам в парке и тропинкам в лесу, и как лес раскрывается, принимает её, придавая сил; и если понадобится запечатлеть её сущность, то я возьму шхеры, рябь и камень, хвою и вереск, но только не юг — морщинистый и сухой, с его старческим телом, уставшим лежать на песке; свет будет исходить от неё бирюзово-сиреневый, в цвет северного вечера, в цвет удивления: он обволакивает хрупкое тело и медленно тускнеет, но не исчезает до конца — ещё теплится, как теплится всякий свет на закрытых веках, пульсирует в темноте и зовёт её голосом: «Где моё место?» — заставляя пожимать плечами: «Вспомни те, в которых мы были». — «В том-то и дело, что были — изжили».

Потух, зачерствел — прикосновением не пробьёшь, да и ни к чему, она уже о другом, что забрала у помятых дней: «Я никогда не хотела быть сложной. Знаю же — люблю, знаю — злюсь, знаю — обижаюсь. Многое намешано, сплошная каша, но где в этом я?» — «Всё вместе». — «Тогда бы чувствовала, любила себя, а я себя как будто не люблю, как будто меня в комнате заперли и не то что воздух выкачали — все звуки. Брожу и маню: вот я! — но никто не отвечает». — «Кажется, отвечает, но не так, как нам хочется». Затихает, снова теплится блеском, бьётся в груди. «Мне, кстати, малиновка приснилась. Смешная такая, сидела на скуле и всё норовила в глаз клюнуть. Видать, не тем смотрю. Теперь, как говорится, осведомлена, что хожу на ощупь».

Я не видел снов. Накануне прокручивал фотографии погибших, а ночью ждал: может, кто-то придёт, что расскажет. Лица былые и далёкие. Выходит, никогда и не были живыми. Для меня. Всё такая же зыбкая вакуумная тьма с той стороны, но и свои там — живут стойко, не падают. Нам бы собраться, в одну сторону посмотреть да брёвна сплавить, а мы соринки перебираем.

Стены плесенью поросли и гонят прочь.

Выгляни в окно: тени ползут в форме... известно чего. И время другого цвета...

«Что замолчал?» — «Думаю». — «О чём?.. А знаешь, лучше не говори — не тревожь словом».

Снова тихо.