Свет не угасал. Лишь под вечер мог мигнуть пару раз, но после разгорался с новой силой, съедал тени вокруг. Леся смотрела, не моргая. Безглазые дома внушали ей бессонницу. Иногда по ночам отец заходил в спальню, и Леся спешно отворачивалась к стене, пряталась в складках одеяла и лежала так, не находя сил сомкнуть веки. Дома плавали тут и там. Не давали покоя. Белые. Без единого пятнышка. Она вставала, дождавшись, когда отец скроется за дверью, и подбиралась к окну — откуда дома могли мирно взирать на неё.

Отец заключил договор всего на два месяца. Леся могла дождаться его в Капсуле миражей, где бы ей позволили вдоволь выспаться; могла бы остаться в клинике вместе с дежурными сёстрами, смотреть, как бесконтрольно растут ткани, превращая будущие руки в пучки сорняковых трав. Но Леся закончила девять классов и хотела выйти из орбиты, а отцу как раз одобрили переправу на двоих.

В этом не было ничего особенного: лёгкая дрожь в теле и пара сотен тысяч километров за стенами кабины. Под ногами — пятнистая бездна. Над головой — серебристая поверхность люка. У станции, которая их принимала, не оказалось названия, только цифра — 48.

Новоприбывших поселили на краю станции в просторном гостевом доме. Отсюда открывался вид на город — маленький, одноэтажный, распростёртый на безупречно гладкой равнине. Его со всех сторон обнимала высокая стеклянная стена, и Леся с удивлением обнаружила себя вне её.

— Недружелюбно. Не находишь? — обратилась она к отцу. Он заворожённо смотрел на непримечательный город: приземистые здания, примитивные формы, чистый белый цвет, полное отсутствие окон.

— Нас очень ждали здесь. Хотя так и не скажешь, — заверил отец. — Наша лаборатория разработала вакцину по их заказу. Там зона карантина, — он кивнул в сторону ограждения. — Тебя туда не пустят. Надо было за месяц проходить терапию.

— Не так уж и хотелось. — Лицо Леси ничего не выражало.

Утром поднималось холодное солнце. Его свет мерк на фоне того, что исходил от домов. Леся шла по гладкой, вжатой в землю траве, которая не мялась и не хрустела под ногами. За стеклом появлялись люди, и Леся ускоряла шаг, чтобы побыстрее припасть к щиту. Белые здания обращались пятнами, густой волнообразной рябью. Леся переходила на бег. Дыхание тотчас сбивалось, и она устало прикрывала глаза. Наконец она различала перед собой круглый силуэт фонтана — такой же экстремально минималистичный, как и дома, — замирала у самого края города. Стеклянное ограждение чуть сверкало, сливаясь с небесной гладью.

Леся не знала, видят ли её там, по другую сторону стекла. То и дело однообразные фигуры в белых летних костюмах оказывались совсем близко, и девушка принималась кричать, размахивать руками, тщетно стараясь привлечь внимание странных незнакомцев.

— Сюда редко прилетают с Земли? — спросила она отца однажды вечером.

— Да, — протянул он, — это объект ограниченного доступа.

— Военный городок?

— Нет.

— Здесь радиоактивный могильник?

— Нет.

— Это испытательный полигон?

— Нет и ещё раз нет.

На пятый день у барьера появился Он. Пришёл к полудню и окаменел. На его груди висел бейдж, и Лесе пришлось прижаться к стеклу лицом, чтобы разглядеть надпись: Ян. Незнакомец в задумчивости стоял у фонтана, уронив голову на грудь. Глаза его, оттенённые густыми тёмными ресницами, казались закрытыми.

— Эй! Ты меня видишь?! Я здесь! — по привычке закричала Леся. Она уже знала, никто не ответит.

Ян срыву поднял голову, уставился прямо перед собой. Лицо его было белым, почти таким же бесцветным, как свет, шедший изнутри домов. Глаза его на таком фоне виделись практически чёрными. Слабый ветер, путаясь в тканях костюма, обволакивал сухощавую фигуру, раздувал паруса брюк, и внешне покойный силуэт охватывала мелкая суета.

— Эй!

Леся застыла, проникая в нараставший шум ветра. Мёртвая трава на пару секунд приподнялась, зашуршала призывно. И вся равнина, выходившая за пределы ограды, заговорила глухим шёпотом.

— Ты… — заговорила Леся. Но Ян не слушал — или не услышал — повернулся к ней спиной и зашагал к домам. Рубашка волнами играла на его спине.

Вдали замелькали новые силуэты. Ветер не касался их: мирно покоились льняные одежды. Леся с удивлением заметила это, протянула к ним руку, стараясь поймать струи воздуха, и обнаружила, что стеклянного щита нет. В испуге она отпрянула, бросилась прочь, с трудом перебирая ногами. Трава цеплялась за ботинки. Дорога, походившая на песчаное побережье, прямая и гладкая, теперь уходила вверх, и Леся была уверена, что взбирается по холму. Когда она выбилась из сил, дом, предательски удалявшийся, оказался совсем рядом. Она упала на колени у порога и только тогда обернулась: дома стояли посреди равнины; щит виделся отчётливо, чуть блестел на свету.

Отец только отключился от конференции и сидел в зале, пусто глядя в стену.

— Как продвигается работа? — Леся вошла, крадучись.

— Отлично, — бодро произнёс отец. — Конечно, сейчас рано делать выводы. Итоги сможем подвести только через полгода, но...

— Полгода?!

— Да. Я не говорил?

— Ты говорил, мы будем здесь два месяца.

— Два месяца… Это не срок.

— Пап, но…

— Это моя работа. Ты можешь вернуться на Землю, когда захочешь. Но меня здесь заменить некому.

Леся потупилась:

— Когда вы закончите они смогут поднять щит?

— Щит? Какой щит?

Иногда Лесе казалось, что дома перемещаются. По ночам свет, сочившийся из зданий, сливался в единую полосу, пронизывавшую горизонт, отсекал землю от неба. Леся смотрела на это въевшееся в мир пятно, чувствуя животный страх.

Трава колыхалась.

— Стеклянный щит. Тот щит, который отделяет нас от города.

— Здесь нет никакого щита. — Буднично ответил отец.

Трава била по ногам, местами доходила до груди. Некогда ровная земля проваливалась, скатывалась в ломкие валуны, а после резко переходила в пологий склон. Леся сбивалась на шаг, продираясь через острые стебли, вновь принималась бежать.

Дома белели.

Ян появлялся у фонтана как по часам. Грустно глядел на однообразный круг жизни. Лесе только и оставалась, что наблюдать. Она подкрадывалась так близко, как только могла, опасливо замирала, дышала сбивчиво, жадно глотая воздух. Мелькали фигуры — белые костюмы. Леся ловила лица.

Станция без названия.

На завтрак отец оставлял на столе пару бутербродов. Одни и те же. Леся жевала их на ходу, спешно покидая дом. В один день она перестала замечать, как отец уходит и как возвращается. Больше они не пересекались. По ночам Лесю никто не тревожил, и она могла часами смотреть на неиссякаемый свет в окне. Прошёл месяц — заметила с трудом. Тревоги исчезли, мысли посещали изредка. Жизнь стала похожа на сон в Капсуле миражей, и Леся всё больше разубеждалась в его реальности.

Однажды Леся увидела за щитом отца. Он бродил вместе с Яном по этой безмерно гладкой земле. Бесцветный костюм висел на его фигуре, а выражение тоски не сходило с лица. Вдвоём они приблизились к фонтану. Леся стояла, более не скрываясь. Световые пятна перетекали в одежду, дребезжали на коже. Девушка хотела закричать, но вместо привычного «я здесь» вырвался беспомощный стон.