
Пока ещё мама
Анжела МалышеваЯ не мать, но и не бездетная. Ещё беременная, но уже решившаяся. Меня распирает изнутри, но я пуста.
Переворачиваюсь на спину — панцирная сетка нудно ноет. За окном неистовый, жаркий апрель, а отопление до сих пор не отключили. Всё лучшее — институту материнства и детства.
Я растираю лицо горячими сухими ладонями. Мне кажется, на всё тело натянута жёсткая горячая марля — так жарко и тесно. Особенно в животе. Особенно, когда он начинает двигаться.
Воспалёнными глазами слежу, как подрагивает мой живот. Он уже такой большой. Последние дни, когда можно не позволить ребёнку родиться, и после делать вид, что не хоронила своего сына, а просто избавилась от плода. Цитрусового плода. Приложение в телефоне безжалостно прислало мне уведомление: «Поздравляем, ваш малыш размером с грейпфрут!» Я представляю в руке тяжесть грейпфрута. Он упругий и ароматный. У него нежно-розовая кожица, которую приятно гладить кончиками пальцев... И ещё он очень, очень горький на вкус. Сколько сахара я ни добавляю в грейпфрут, он всегда горчит. Сводит скулы, я плююсь. Текут слёзы от горечи.
Так всегда, поэтому я не ем грейпфруты. И ненавижу грейпфрутовый лимонад.
Лёжа на спине, тяжело дышать. Подушка сбилась комком, голова запрокидывается, шее больно. Но я не шевелюсь, не принимаю более удобную позу. Её нет. Её просто не существует. Разве в аду есть местечко попрохладнее?
Я же могу не делать этого. Имею полное право. Я могу открыть тумбочку, положить в сумку недопитую бутылку воды, книжку, с которой даже не сняла плёнку, три яблока с битыми бочками — и уйти. Мне отдадут документы, никто не посмеет меня остановить. Похожая на сенбернара дежурная медсестра Маша улыбнётся и скажет: «Удачи вам! Врачебной ошибки!»
Буду сидеть дома, много вязать — к чёрту приметы, они не сбываются. Ни за что больше не пойду к врачам, они ошибаются. Рожу в собственной кровати, горячая, мокрая от пота и могучая. Прижму сына к груди. Он будет крупный, скользкий и громкий. И описает всю меня... А я буду плакать от счастья.
Или нет... Я уйду, буду сидеть дома, а потом начну искать врача, который скажет мне, что всё это было неправдой. Сделаю по второму и третьему кругу все генетические тесты, исследования, обследования и анализы. Он скажет: «Мне очень жаль, но...» Я усмехнусь: в платных клиниках к диагнозу хотя бы добавляют «мне жаль». И всё равно рожу. Буду прижимать сына к груди, гладить крошечные пальчики, целовать плоский носик, широко расставленные глазки, маленький подбородок. Стану мамой на несколько часов... Или даже дней. А потом он уйдёт. Сухой, измученный, невесомый.
Или... Или нет. Я... Я всё-таки закончу то гугл-расследование. Я же наткнулась на американский научный журнал, где рассказывали, что лечение есть! Был один успешный кейс. Еженедельная амниоинфузия беременной, потом пожизненный диализ, пересадка почки, умственная отсталость, да, да, да, но бывают же чудеса! В ту ночь я до четырёх рыскала между сайтами. Автоматический перевод услужливо подсказывал, что американская девочка дожила до двух лет, а может быть, и больше — те публикации были такими старыми! Почему я не настояла на следующий день в кабинете врача, чтобы он узнал подробности? Почему поверила его круглым глазам и напористому: «Женщина, так не делают, не выдумывайте»?!
Я сажусь на кровати. В желудке горячо, но меня трясёт, как от холода. Или правда похолодало после полуночи? Пальцы леденеют. Я медленно качаюсь из стороны в сторону, стараясь загнать тошноту поглубже. Ничего не хочу выпускать из себя в эти сутки. Сейчас я немножко посижу, и начну собирать сумку. Сейчас.
Соседка на соседней кровати тихо сопит. Она на сохранении. Она ходит в туалет менять кровавые прокладки каждые три часа, но всё ещё верит, что у неё есть шанс. Завтра я за неё помолюсь, а сейчас стараюсь не смотреть в её сторону. Тяжело дышу, втыкаюсь недвижимым взглядом в пустую койку. Там сегодня отходила от наркоза рябая женщина с отросшими корнями и животом, похожим на фартук. Она забегала к нам сделать аборт. Когда натягивала носки, чтобы идти домой, просветила, что получился уже одиннадцатый — красивое число. Вот такой у неё муж, не мужик, а машина. И засмеялась.
Я беру телефон, щурюсь от яркого света экрана. 02:02. Тоже красивое число. И нас с сыном пока ещё двое.
Я пытаюсь представить, что он сейчас чувствует. Поджимает рубиновые ножки, скатывается вниз по стенке моей матки, потом резко распрямляет их — и взлетает вверх. Ему нравится так делать. Ему нравится, что у него есть две ножки.
Такое счастье иметь две ножки, две ручки, два лёгких. Такое горе не иметь ни одной почки.
Глажу живот. Там, внутри меня, тепло, ало, влажно. Здесь, снаружи, душно, сине, сухо.
Ложусь обратно. Подушка пахнет моим потом. Поджимаю ноги, наклоняю голову, прижимаю руки к животу. Пытаюсь представить себе, что сзади лежит ангел и укрывает меня крылом — в детстве это утешало. Такое хорошее было у меня детство... Я болела простудами, сбивала коленки, ни разу не лежала в больнице. Детство у меня было.
Я не плачу. Ничего не болит. Я не сплю.
Завтра настанет ещё один день моей жизни.