Однажды мне всё надоело. Всё закрутилось летом, у бабушки, хотя нет, всё началось осенью. Да, точно. Как-то в сентябре мы поехали в усадьбу Чехова. С нами, конечно, была наша классная Анна Леопольдовна. Она, кстати, эту поездку ждала больше всех нас вместе взятых, как будто у неё в этой усадьбе свидание с Чеховым, не иначе. Наш класс в автобусе либо спал, либо в телефонах сидел. А по приезду мы все, как кроты, щурились на сентябрьском солнце и зевали.

Анна Леопольдовна выловила нашего экскурсовода, и мы пошли. А она полетела. Ну то есть она была вся такая радостная и будто порхала в своих розовых туфлях Мэри Джейн на платформе, а её плащ развевался, словно крылья бабочки.

Мы шли за ней, разбившись на пары, а когда нужно было, собирались, как муравьи, в кучу. Я с Лерой шла. Мы полтора года вместе сидели, а потом нас рассадили зачем-то, но мы всё равно дружим. В общем, наш класс в дом-музей зашёл, затем нам летний дом — «Чайку» показали, а потом я пропала...

Мы как раз у огорода стояли, и экскурсовод нам говорила, как Антон Павлович самолично с раннего утра обходил фруктовые деревья и посадки. Ещё сказала, что у него был французский огород, где он выращивал арбузы и артишоки. Мы с Леркой сзади стояли, и я, как жираф, вытянула шею, чтоб рассмотреть эти дылды с шишками наверху. А экскурсовод начала та-а-ак вкусно рассказывать про эти артишоки, что мне жутко есть захотелось. И в тот момент мне показалось, что ничего вкуснее этих артишоков нет. И что их есть непременно нужно, как картошку — с маслом и солью.

И я поняла: так же хочу. Как Чехов. Хочу утром пораньше встать, прогуляться, позавтракать не спеша, потом что-то и написать можно. Надо ж чем-то до обеда заниматься. Потом в гости или к себе позвать. А вечером чай с мармеладом на террасе пить. В общем, эта идеальная картинка мне прям в мозг впечаталась. Я Лерку попросила меня с этими артишоками сфоткать, и мы побежали наш класс догонять. Нас водили в липовую аллею, показывали левитановскую горку, но я всё время оборачивалась на этот огород. Тогда я поняла: мне очень надо эти артишоки вырастить, а потом съесть. Чем я хуже Чехова?

Артишоки у меня на заставке в телефоне всю осень висели. А потом сниться начали. То я их почему-то ем с манной кашей, то на рынке покупаю у какого-то грузина и говорю с ним на чистейшем грузинском, и почему-то всё понимаю.

Я всегда думала, что я типичный руслит. Чего ж проще — прочитал текст по литературе, выучил правило по русскому, написал сочинение? А биологию я учила ровно до контрольной, а потом с чистой совестью забывала. Это вон Лерке интересно, она на биохим собралась.

А тут я вытащила старые тетради, которые не выбросила только потому, что у меня там рисунков больше, чем по изо. И соцветия, и разрезы луковицы, и почки всякие. И вот я сидела, обложившись тетрадками и Лериными справочниками по ботанике и чуть не под лупой рассматривала пе-рис-то-рас-се-чён-ны-е листья артишока. Дичь какая, кому рассказать, не поверят.

Но рассказала я только бабушке. Позвонила и договорилась, что займу летний домик на каникулы. Бабушка с дедом «слава Богу ещё живут в деревне», — говорит мой папа. Ну это он про то, что нас — внуков — летом есть куда отправить. Правда мой старший брат уже особо не ездит, я тоже так, если ненадолго только, а мелкие двоюродные сёстры обычно там в ссылке на все каникулы. И летом в деревне иногда собирается много родственников. А у бабушки дом небольшой — всего три комнаты и терраса. И чтобы всем нашлось место, дед выстроил на краю участка летний домик — всего одна комната и небольшой тамбур. Вот его-то я и собиралась оккупировать. На весь сезон.

Ещё я рассказала бабушке про артишоки. Она, конечно, повздыхала, но согласилась помочь с рассадой. Весной дед вспахал квадрат земли перед летним домиком, нарезал грядки. И я начала зачёркивать в календаре дни до переезда.

* * *

— Саша! — виснут на мне двоюродные сёстры. Две мелкие хитрые лисы. Они знают, что моя мама всегда посылает им подарки — всякие конфетки, заколки, наборы для творчества, ну что ещё может быть интересно в детском саду.

В домик заселяюсь сразу же, мне кажется, что вот-вот начнётся то, о чём я мечтала всю зиму. Под вечер мы с бабушкой высаживаем раз-два... ага, семь артишоков. Потом бабушка приносит рассаду капусты, пару перцев и горсть луковиц.

— Рассада осталась, не выбрасывать же, — разводит руками она. И мне приходится пустить этих безбилетников на свой участок. Ну не спорить же с бабушкой, она ж мне помогла, ну тогда и я ей. Будет честно.

На следующий день я встаю, как будто мне к нулевому уроку. Умываюсь из летнего душа. Иду проверять посадки. Как Чехов. Потом захожу к бабушке на кухню. Нарезаю бутерброды с маслом и огурцом, делаю какао, цепляю из вазочки пару конфет и иду к себе. Там открываю окошко и завтракаю с видом на свежезасаженную грядку. Хорошо-о-о! Потом достаю чистый блокнот, но сколько не мусолю ручку — ни одной художественной мысли. А ерунду я писать не хочу. Затем еду на велосипеде в магазин, помогаю бабушке в огороде, читаю. Телефон для чистоты эксперимента я, конечно, выключила.

Дни становятся похожи друг на друга, как куриные яйца, с той лишь разницей, что бабушка иногда приносит какую-то жижу, и я подкармливаю свои овощи. Книги, которые я брала с собой, уже прочитаны. Как-то утром я лежу на кровати, смотрю в распахнутое окно на летнее, безоблачное небо и думаю: «Что ж ты, Антон Палыч, так скучно жил?» Тоска-а-а...

Ещё пару дней — и я сбегу, это точно. Вот только Лерка тоже уехала из города. А в городе валяться на кровати или тут — какая по сути разница?.. Перед обедом бабушка отправляет меня в магазин. Вот прям очень срочно надо купить мороженое. Это всё сёстры, они уговорили бабушку на блины. «Могли бы и с вареньем поесть вообще-то», — бурчу я, влезая на велосипед.

На обратном пути мне попадается какая-то девушка, тоже на велосипеде.

— Ты почему к пруду не ходишь? — спрашивает она, сдувая со лба чёлку.

Я только глазами хлопаю и плечами пожимаю.

— Мы в три собираемся, приходи, — и снова куда-то стартует.

Ровно в три я подъезжаю к деревенскому пруду. Я, конечно, была здесь и раньше и знаю, что тут водится рыба, но купаться холодно — много подземных ключей. На другом берегу под ивой кто-то сидит. Объезжаю кругом и вижу, что на огромном ковре для пикника сидит сегодняшняя девушка и двое парней.

— Привет! — она машет мне рукой, и я подхожу ближе.

— Я Соня, это Федя, Стёпа. Садись, сейчас ещё народ подойдёт.

— Саша, — присаживаюсь на коврик.

— Будешь в дурака? — спрашивает тот, что с тёмными волосами, вроде бы Федя. Я так и не поняла, кто из них кто.

— Можно. Что вы тут делаете? — задаю, пожалуй, самый интересующий меня вопрос.

— Ну так, в карты играем, общаемся, — отвечает Соня.

— А-а-а... ясно.

Вскоре приходят ещё трое, и нас на этом коврике с тропическими листьями становится семеро. Маша, ещё одна Соня, но все зовут её Софа, и Артём.

Я не замечаю, как проходит время. Мы рассказываем школьные байки, обсуждаем уроки, учителей, ну и так, что кому нравится. Потом Артём едет в магазин и возвращается с двумя буханками хлеба, мы отламываем ароматные куски руками и запиваем водой, которую набираем тут же из родника на другой стороне пруда. Домой мы идём тоже все вместе, постепенно провожая всех по очереди, последними остаёмся только Артём и я.

— Пока! — взмахиваю рукой, скрываюсь за кустами малины.

Так проходит пол-лета.

Однажды приезжают родственники. Бабушкина сестра с кем-то-там-ещё, я даже имён не знаю. Бабушка очень просит меня помочь по кухне. И я не появляюсь на пруду день, потом другой.

— Саш! К тебе мальчик пришёл! — вопит на весь дом одна из мелких сестёр.

Краснею до ушей и мигом выскакиваю на улицу. Там, у калитки, стоит с велосипедом Артём и лениво жуёт травинку.

— Чего на пруд не приходишь? — он пинает ногой педаль, от чего та беспрерывно крутится.

— Гости у нас, — смотрю на него. — А ты весь чёрный.

— Ага, — улыбается Артём, — загорел немного. На рыбалку с дедом ездили. И... это... меня завтра не будет, но я потом приеду, ты приходи на пруд.

Я киваю и зачем-то смотрю вслед быстро удаляющемуся велосипеду.

* * *

Скоро август. Мы по-прежнему собираемся у пруда каждый день. Я теперь тоже совсем чёрная, так бабушка говорит. Артишоки мои растут, скоро выше меня будут. А Артём так и не приехал. Ни через день, ни через неделю. На пруду нас осталось только четверо, кто-то вернулся в город. Жарко. От нечего делать мы играем в дурака, как вдруг Федя кричит:

— Тёмыч! Эй! — и машет рукой.

Я поднимаю голову и вижу Артёма. Он идёт к нам. На фоне смуглого тела белеет гипс, а в здоровой руке он несёт бидон.

— Ты как? Что с рукой? Где ты так? — его заваливают вопросами.

Только я одна молчу.

Артём, захлёбываясь, рассказывает:

— Новый велик решил опробовать, на День рождения подарили. Разогнался немножко... и вот, — он показывает на руку, — капитальный перелом со смещением! Из дома потом долго не отпускали. Квасу хотите?

Мы пьём по очереди обжигающе холодный, пенящийся квас, и у меня до самого вечера в животе бродят эти пузырьки. Хотя, может, это летают бабочки?

Вечером, дойдя до моей калитки, Артём достаёт телефон:

— Какой у тебя номер?

* * *

Когда началась школа, я часто вспоминала свой маленький огород, который оставила на бабушку. Теперь поливом занимались сентябрьские дожди, поэтому ей оставалось только собирать урожай.

Как-то в выходные папа ездил в деревню и привёз свежие овощи и банки с домашними консервами. Одна из банок была лично для меня, бабушка так и подписала: «Сашины артишоки». Я закрыла глаза и пыталась найти в них ну хоть какой-то особый привкус. Но они оказались похожи на маринованные огурцы. За что же их любил Чехов?

Вдруг мой телефон квакнул сообщением. Я посмотрела на экран, и сердце трепыхнулось где-то в животе. Артём!

«Саш, пойдём завтра в кино?»