— Подожди немного! — голос мамин. Я крадусь, как Рикки-Тикки-Тави. Спрятался за стулом, затёк за дверь. Я зверь — мощный, мохнатый, хищною лапой схватил добычу — хлеба кусок. Враг-холодильник ударил в ногу, в живот, потом в висок.

— Ян, осторожнее! — Пахнет котлетой, пахнет зимой и немножечко летом, когда на даче котлета, веранда, а я ползу за жуком, котлету съел Том — это наш кот, — а, кстати, вот и он. Хлеб выпал, срочно чесать кота! Постой, мой единственный друг, ты куда?

— Ян, за стол! — Комната, комната, под кровать. От волка, то есть меня, ему не сбежать. Хлопнула дверь, бабушка пахнет морозом, учит жить. «Всё тебе бегать и мельтешить. Карты на полке, разложи пасьянс на любовь и удачу да посиди тихо». — В моих руках карта, я борозжу моря лихо. А что там за запах? Котлеты! Как вдруг — сирены за окном, кто-то, наверное, хотел поджечь дом. Я должен быть там, быть в курсе дел! Может быть, сосед снизу заболел? Ну и пусть, отдохнёт, оправится. Шум сверху ему не нравится! А кто у нас тут может шуметь, топать, галдеть? Разве что Том. Но ему положено быть котом.

— Янчик, обед остынет! — На тарелке из пюре пустыня. И сфинкс из котлеты, смотрит в вечное лето. Пробью дорогу в пустыне, чутка песка налево и направо, я люблю тебя, мама! Мы поедем в пустыню, увидим мумий, будет самум, песок закроет небо.

— Пожалуйста, родной, не кидайся хлебом. — Где ж этот хлеб? Я найду, я исправлю! Под столом темно, как в кинозале. Кино про тапки. Зачем я здесь? Я же хотел поесть. Мама волнуется, я знаю. Идут бабушкины ноги, я мрачный бандит у дороги. Жизнь или кошелёк? Бабушкин стон.

— Янчик, вернись за стол! В тарелке должно быть чисто! — Я дворник плечистый, кто развёл эту грязь? Граблями вилки её не убрать. А, вот и ложка! Мама меня понимает. Иногда. Немножко. Возьмусь за работу. Грабли против лопаты. Пюре мягкое, словно вата. Липнет к рукам почему-то, котлета не липнет.

— Салфетка же есть! — Бабушкин голос выбит в граните. А мамин живот тёплый — счастье.

— Я тоже тебя люблю, Янчик.