На отшибе деревни жила одинокая молодая вдова. Муж её недавно погиб на охоте. А потом и желанный ребёнок родился мёртвым. Груди полны молока, которое так и не пригодилось. Очень она тосковала. Односельчане, соседи и мужнина родня помогали, конечно, но у каждого и своих забот хватало.

Однажды ночью в её дверь постучали. Открыла, и дом тут же наполнил свежий можжевёловый запах. Вошёл запоздалый путник, мужчина с младенцем. Поделился провизией, попросился на постой. Вдова пожалела приветливого гостя, пустила, чтобы ребёнку не ночевать под открытым небом. Путник рассказал, что мать младенца погибла, и остались они вдвоём. Мается отец — нечем заменить молоко материнское.

Хозяйка о своих горестях рассказала. Приложила младенца к груди — её-то молоко пропадало без надобности, пусть хоть этому, чужому, сгодится. Слово за слово, сговорились вдова и гость. Условились так: женщина станет ребёнку кормилицей и приёмной матерью. Отец же будет присматривать за ними обоими, помогать одинокой женщине по хозяйству, с нуждами её, с припасами и в чём ещё надобность появится. Уходя, отец положил ребёнку в изголовье можжевёловую веточку.

Гость слово своё держал: сына навещал и по хозяйству исправно помогал во всём, в чём нужда была. Приходил почти всегда в сумерках. Когда захаживал в дом, когда нет, но женщина часто слышала его во дворе, а каждое утро замечала то пополнение припасов в амбаре, то забор починенный, то инструменты выправленные, то лошадь подкованную и скотину ухоженную, то дрова в поленнице, то на пороге дичь, грибы да ягоды, да мёд лесной. А однажды посадил он у ворот два саженца можжевёловых.

И вдова с приёмным сыном да с таким добытчиком-заботником потихоньку выправляться стала. Долго ли, коротко ли жизнь налаживалась. Женщина сердцем чуяла, что и отец, и мальчик непростые, не такие, как соседи и знакомые. Но приняла это — от добра добра не ищут — и помалкивала, лишних вопросов не задавала. У неё снова было, о ком заботиться, и был тот, кто заботился о ней.

Паренёк рос внимательный, понимающий. Глаза живые, иссиня-чёрные, как ягоды можжевельника. С ранних лет и по хозяйству приёмной матери помогал, и интерес имел к животным да растениям. Что птица на дереве, что кустик какой или травинка, что скотина в хлеву — бывало, подойдёт поближе и словно слушает. Точно понимал их язык. Сам был смышлёный, да и отец его учил всякому.

Однако селяне и так с недоверием отнеслись к появлению чужого младенца, а тут ещё и хозяйство вдовы процветать начало. Уж не нечистый ли ей помогает? Шептались, что отец ребёнка не человек вовсе, а только маску человеческую носит. Вслух говорить побаивались — мало ли, вдруг порчу наведёт? Но про себя называли мальчика Подменышем. Говаривали, что настоящий младенец вдовы не умер, а похищен Детьми Леса, которые вместо него своё дитя подбросили.

Хотя никакого вреда никому причинено не было, и ребёнок выглядел и вёл себя по-человечески, с детишками соседскими играл, на это говорили: «Ну так что с того, он прячется до поры до времени, мороком глаза отводит». Побаивались. Тайком пробовали заговоры-обереги от нечистой силы, крестили, святой водой брызгали. Так и жили до поры.

Шло время, мальчонка подрастал. В тот год, когда ему исполнилось семь лет, зима была особенно лютая. А перед тем лето выдалось неурожайным. Люди голодали. И голод ожесточил их сердца. Вспомнили про Подменыша. Решили: это нечисть виновата. И уверили себя: если принести мальчишку в жертву духам зимы, то они смилостивятся. Надумали вывезти его подальше за деревню да и оставить там одного в снегах.

Названная мать плакала и заступалась за мальчика. Отец предложил сыну уйти с ним, но тот отказался: «Ещё не время».

Мальчуган сам вышел утром из дома, с куста у ворот отломил веточку можжевельника, сунул её за пазуху, сел в сани. В самую сильную стужу отвезли Подменыша подальше от дома и высадили на обочине, в снегах. По правую руку лес, по левую — горы.

Пошёл Подменыш куда глаза глядят. Долго ли, коротко шёл, руки-ноги закоченели, еле зуб на зуб попадал. И тучи небо заволокли, началась метель. Нужно было искать укрытие. Тут увидел паренёк дерево кряжистое, а в нём дупло большое.

Подошёл поближе, а из-под дерева писк пробивается сквозь завывания ветра. Пригляделся: странное дело — птенцы! Зимой! Оперение белое, как снег. Ещё раз глянул: да это же маленькие снежные совы, из народа Детей Зимы. Птицы, прилетавшие каждый год с наступлением холодов из Мира, где всегда Зима. Они несли на своих крыльях белые хлопья, укрывающие землю, выводили птенцов в самые жгучие холода.

Эти малыши уже оперились, но ещё не умели летать и выпали из гнезда. Хоть и знал мальчик, что ни мороз, ни метель не могли им повредить, а всё же пожалел бедняжек — вдруг порыв ветра унесёт совят далеко, снег засыплет, и без матери они погибнут от голода. Собрал Подменыш птенцов, посадил обратно в дупло. И сам туда залез, укрылся от метели. Совята пищали от голода, он достал припасённые краюху хлеба и вяленое мясо и разделил между ними. Глаза у них были круглые, ясные, прозрачные, как кусочки горного хрусталя. Пёрышки — как хлопья снега. Утихли совята, устроились к мальчику под бочок. Сам он немного согрелся в дупле и провалился в сон.

И видилось Подменышу, что он в обжитой пещере. В очаге горел огонь дивный: без дров, но не гаснущий — как цветок, растущий из-под земли. Всполохи освещали подстилку в углу пещеры. Малыши, играющие там, съели его хлеб и мясо и попросили сказку о людях. Подменыш устроился среди них и начал рассказывать.

Бесшумно появилась женщина с белыми перьями в волосах, принесла еду малышам. Она узнала можжевёловый запах и приветила гостя. У женщины-совы были такие же странные глаза, как и у малышей: прозрачные и ясные, как горный хрусталь, а взгляд тяжёлый и пронизывающий. «Это чтобы видеть скрытое, неявное», — ответила она на незаданный вопрос мальчика.

В благодарность за заботу о детях женщина с белыми перьями сделала Подменышу три подарка. Котомку с провизией, которая не заканчивалась. Лепесток огня, горящего без дров. Женщина вдохнула его мальчику прямо в грудь, в самое сердце. Ещё она нарекла его тайным именем Детей Зимы.

Через три дня паренёк вернулся домой — невиданное дело для того, кого оставили замерзать в снегах. Сам пришёл. Метель к тому времени утихла. Принёс котомку с провизией, которая не заканчивалась, и огонь, согревающий в любые холода. Не гаснущий, пока слово заветное ему не шепнёшь. Про имя тайное никому не сказал, только отцу. Тот расспрашивал про Детей Зимы, кивая и улыбаясь чему-то своему.

Люди судачили, что по матери Подменыш оказался из Зимних, и это родня ему помогла — как бы иначе он выжил! Посудачили и умолкли — ведь теперь были еда и тепло, и зима больше не страшила.

А у Подменыша с тех пор глаза стали меняться. Так-то как раньше — живые, иссиня-чёрные, словно ягоды можжевельника. Но стоило ему задуматься о чём-то своём, начать прислушиваться и присматриваться, потерянную вещь или человека искать, так становились прозрачными, ясными, как вода проточная. Взгляд пронизывающий и тяжёлый. Ребятня соседская с ним в прятки больше не играла, зато он теперь любую пропажу легко находил.