На нашей земле есть Долгий день, когда солнце горит над белоснежными пиками, и Долгая ночь, когда оно не выглядывает из-за горизонта. В Долгий день подтаивают льды, в Долгую ночь плачут вьюги, свивая снега тугими полотнами, сквозь которые не рассмотреть соседние юрты.

На нашей земле много гор. Среди них скрыты долины с тёплыми ключами, зелёными мхами и невысокими деревьями; бегут реки, незамерзающие и в самые холодные месяцы.

На нашей земле нет моря — только застывшая пустошь. В ней отражаются небо, зелёное сияние между звёздами и легкокрылые волки Берегини, приносящие мороз и безмятежность.

На нашей земле живут высокие и худые люди с белой кожей, тёмными глазами, жёсткими чёрными волосами. Невесомые, как пёрышки, чтобы летать на волках Берегини, и с синей кровью. Даже Долгая ночь неспособна обратить её в лёд, даже Долгий день — согреть.

Наша земля плачет от войн. Мы сражаемся за долины, ведь лишь там можно выжить.

* * *

У Рия карие глаза и поседевшие волосы. Косы лежат на плечах — концы перевязаны кожаными ремешками. Нужно ещё трижды лечь спать, прожив между снами время забот, и Долгий день сменит Долгая ночь. К тому часу мужчины уже оставят нашу долину.

— Я вернусь к следующему Долгому дню, — Рий целует мои руки.

Я знаю: ему хочется обнять меня, увести в юрту, никогда не отпускать. Но его крылатый волк роет лапами снег и стремится в полёт, а вождь племени смотрит на нас нетерпеливо.

— Я буду ждать, Рий.

— Не отвернись от меня, — шепчет он. — Не гляди на других, на молодых.

— Ничего не изменится, — отвечаю. — Ты вернёшься и увидишь меня такой же, как сегодня.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Мы прощаемся.

Я долго стою у юрты, смотря, как вереница волков тает в зелёном сиянии среди звёзд. Ноги замерзают в унтах, ладони превращаются в ледышки — лишь тогда ухожу греться к очагу.

* * *

Дни тянутся. В нашей долине много женщин, как и я ждущих мужей. Нас ничто не радует. По ночам мне снится Рий, и больше всего хочется вновь укрыться в его сильных объятиях.

В Долгую ночь в юртах не гаснут очаги. Дым поднимается высоко — выше белоснежных пиков. Когда восходит луна, юноши на крылатых волках облетают долину, оберегая сон стариков и младенцев, любуясь танцами женщин и прекрасных молодых девушек.

Я кружусь с остальными у огромного костра под рокочущий перестук маленьких кожаных барабанов. Унты утопают в снегу, коса бьёт по спине, развеваются меха. Моя тень причудливым изгибом то мелькает на стенах юрт, то стелется по земле, то вспыхивает в пламени.

Вдруг с окраины долины доносится одинокий вой. Его вмиг подхватывают дюжины глоток. Пугающее эхо мечется между склонами, и всем становится так холодно, так жутко, будто сама Берегиня обратила на нас ледяной взгляд, прогневавшись.

Мы испуганно бежим к юртам.

Кто-то спешит улететь, кто-то скрывается в пещерах — я и несколько женщин помогаем. Нашу долину не спасти без вождя и его воинов. Многих убьют, других — заберут рабами. Врагам нужны тепло горячих источников, еда и одежда, крылатые волки и уютные юрты. Ещё не придёт время лечь спать, когда наш дом будет их домом.

Кто-то хватает меня за косу и валит на землю.

Как больно... Как странно умирать...

Моя душа снежной тенью поднимается в стороне, но я грущу лишь о том, что не дождалась Рия.

* * *

На нашей земле верят в Берегиню и говорят: вьюги — её песня печали о синей крови на белом снегу. Она сотворила в холодном краю жизнь и громко оплакивает неразумных детей, враждующих сестёр и братьев.

На нашей земле скоро станет больше снежных теней, чем людей. Мертвецы ходят по долинам и среди гор, невидимые живым. Нам не нужны тепло и пища. Мы странствуем в поисках утраченного покоя. Волкам Берегини больше не окутать нас морозом и безмятежностью.

Я тоже странствую. Поднимаюсь по склонам, спускаюсь в долины, сплавляюсь по рекам — ищу Рия.

Мы обязательно встретимся. Он тоже нарушил обещание и не вернулся.