У меня на голове дурацкая панама с авокадиками. Торчит, как колпак. Потому что панама на самом деле не моя, а Иркина. Но Ирка лежит в палатке с кислым видом и читает свои двадцать страниц в день, а кепку я забыл в гостинице. Выходить под полуденные лучи с непокрытой головой мама не разрешает с такой решимостью, будто я двухлетний. Сначала она хотела повязать мне своё парео, как пиратскую бандану. Только ей кажется, что розовое с лилиями парео может стать похожим на что-то пиратское. И что меня вообще может переубедить что-то пиратское, как в семь лет. Отказался наотрез от такого головного убора, но битву за непокрытую голову всё равно проиграл. И вот захожу, как клоун, в Иркиной панаме в воду. Она мне, конечно, мала. Панама, а не вода. Эта вода кому хочешь как раз — мы наконец-то не плещемся в каркасном бассейне на даче, а приехали на море.

В этом году я должен был поехать без родителей, со Стасиксом. Уже даже маме сообщил. И она стала сразу такая грустная и одинокая, как недоеденная котлета.

— У тебя Ирка есть, — попытался я оправдаться.

А мама сказала:

— Всё нормально, просто это будет первый такой август. Я, наверное, не ожидала, что так скоро.

А потом Стасикс выиграл обучение на каких-то режиссёрских курсах и кинул меня. Я сначала решил, что это конец наших отношений. Как так-то?! Эта поездка должна была стать лучшей, а он меня предал. Но мама сказала, что поездок у нас ещё будет целая куча, а такие курсы у Стасикса, может, первые и последние. И я почему-то с ней согласился, хотя уже привык постоянно спорить.

Я захожу по пояс в море — ноги покрываются мурашками. То ли от волнения, то ли отвык от бодрящей прохлады. В голове стучат детские слова: «Бабка сеяла горох». Меня с этой присказкой мама в воду опускала, когда мелким был. Ныряю рыбкой вдаль, забыв об Иркиной панаме. «Ох!» Ловлю колышущуюся, как медуза, панаму. Открываю глаза под водой: волны изнутри похожи на прозрачный тоннель, и солнце не слепит, только мерцают блики.

Накупавшись, сажусь на берегу. Мама машет:

— Иди к нам!

Делаю вид, что не заметил. Смотрю на компанию передо мной: два парня и две девушки сходят с ума на надувном матрасе. Толкаются, скидывают и зажимают друг друга. На их месте должен был быть я, как говорится. Со Стасиксом и девчонками, которых мы не встретили.

Потом замечаю мальчишку лет трёх. Бежит по пляжу, протягивает за километр сторублёвую купюру продавцу пончиков. Купюра дрожит и колышется на ветру, как воздушный змей. Змей приземляется на руку кудрявого черноглазого продавца.

И я вспоминаю первый такой август. Как греет ладонь масляный, упругий пончик весь в сахарной пудре. Я полощу после денег ладонь в набегающей волне: уже большой, сам покупаю сладости и знаю, что деньги грязные. Море прилепляет к пальцам плоские кусочки ракушек и песок. Ветер балуется, надувает огромные волны, взрыхляет песок, и песчинки взмывают вверх. Я сажусь на корточки и кусаю пончик — прямо с песком и с солью моря. Всё лицо измазано сахарной пудрой, пальцы скользкие от масла, а мне так вкусно, как никогда в жизни. Юркие волны проскакивают подо мной, мочат плавки, охлаждают.

Я доедаю пончик почти до конца, а на последнем укусе останавливаюсь. Зажимаю в кулаке малюсенький кусочек. Мою в море руки от сахарной пудры и масла, бегу обратно, чувствуя, как волны вытягивают мокрый песок из-под ног.

— Это тебе, — запихиваю крошки маме в рот.

Мама сначала морщится, а потом хохочет и глотает кусочек пончика, пропитанный морской водой. Она такая красивая — с веснушками, песочно-зелёными глазами, смеющимся ртом, что я чувствую себя самым везучим на свете.

К моим ногам прибивает огромную, синюю изнутри медузу. Я отвлекаюсь от воспоминаний. Мальчик давно доел пончик, а компания с матрасом обсыхает на полотенцах. Я отпихиваю палкой медузу, а под ней лежит чёрно-белый камень в форме сердечка. Мгновение сомневаюсь, а потом мою камушек и возвращаюсь к палатке.

Папа спит, прикрыв лицо маминой футболкой. Ирка лежит на животе и старательно бормочет прочитанное. А мама рисует в блокноте.

— Это тебе, — я даю маме каменное сердечко. Она смотрит растерянно и нежно — будто нашла под ёлкой подарок, который заказывала в детстве, но так и не получила.

А потом смеётся:

— Надо же! Давненько ты не дарил мне таких сокровищ!

— От сердца оторвал, — отшучиваюсь я.

Смотрю на веснушки, морщинки вокруг песочно-зелёных глаз, смущённую улыбку и думаю, что должен быть какой-то баланс августов. Чтобы и девчонки не скучали на матрасах без меня, и чтобы... не знаю, чтобы котлеты не оставались недоеденными. Потому что я вообще-то очень люблю домашние котлеты.