Маленький полукруглый носок белой туфельки. Такой красивой, как у невест, только размером поменьше. Он дерзко торчит вверх и, кажется, только и ждёт, чтобы его потрогали. Я протягиваю к нему руку, но она никак не хочет слушаться, в неё как будто налили пуд свинца. Наконец двумя пальцами касаюсь гладкой поверхности кожзаменителя и тут же одёргиваю ладонь, будто меня ударило током. Страшно. О чём я только думала? Зачем было её трогать? Наверное, теперь я тоже умру.

— Кто звонил? — спросила я у мамы, видя её серьёзное выражение лица.

— Анна Николаевна. — Она тяжело положила трубку на рычаг. Прозрачный диск синего телефона жалобно звякнул.

— Анна Николаевна?!

Моя учительница впервые звонила нам домой. Я зажмурилась. Сейчас мне влетит. Но вместо этого мама тихо сказала: «Вера умерла».

Что значит умерла? Нам же по восемь лет. Разве в восемь лет люди умирают?

Теперь я буду стоять первая в шеренге на физкультуре. Такова была моя единственная мысль, когда я наконец осознала, что во втором «А» стало учеником меньше. Вера была самой высокой из девочек, а я стояла сразу за ней. В последнее время она всё реже появлялась в школе, и это почётное место доставалось мне.

Веру нельзя было назвать красавицей. Угловатая фигура, жёсткие тёмные волосы, необычный разрез глаз, неправильный прикус. До сих пор слышу её голос. Помню, как она бегло читала, ни на секунду не останавливаясь, как будто боясь не успеть. Она читала лучше всех в классе. Учительница часто её хвалила, а я завидовала.

На похоронах людей было мало. В основном дети из нашего класса, Анна Николаевна и родители одноклассников. Мама Веры была одна. Наверное, папа на работе. Мой тоже бы не смог освободиться, если бы я умерла.

В тот день я впервые увидела, как плачет взрослый человек. Мне стало за неё стыдно. Старшим так громко плакать не полагается. Не помню её имени, но воспоминания отчётливо хранят её лицо. Немолодое, некрасивое, искажённое ужасом. Каждая проволока седины в пушистых волосах дышит отчаянием.

На улице было холодно и пасмурно. Гроб несли какие-то мужчины, им помогали мальчишки. Маленькое тело Веры в белом платье, белых колготках и белых туфлях походило на куклу. Её волосы с белой лентой на лбу чересчур идеально обрамляли подбородок.

— А лента зачем?

— Так положено.

— А волосы какие-то странные. Как будто не её.

— Парик, — ответила мама.

— Как парик?

— Наверное, потеряла волосы во время болезни.

Потеряла волосы? Как это? У нас во дворе была девочка в рыжем парике. Мы иногда вместе играли в мяч. Однажды она рассказала мне, что страдает выпадением волос. «А-ло-пе-ци-я», — медленно произнесла она, вбивая каждый слог замысловатого слова в моё жадное детское сознание. Её звали необычным именем: Марианна. Прибежав домой, я выпалила: «У Марианны алопеция». И то, и другое слово я произносила вслух впервые в жизни, и несказанно гордилась своей фразой. А вдруг теперь Марианна тоже умрёт от выпадения волос? Снова стало страшно.

После похорон мы отправились к Вере домой. В квартире было тесно и пахло сыростью. Две женщины вели её маму под руки. Опять стало за неё неловко. Почему она не может идти сама, как все обычные мамы? Наверное, плохо видит, вон какие толстые стёкла у неё в очках.

Пюре с котлетами мы ели ложками. До этого я ела столовыми ложками только суп или кашу. Всё в этот день было слишком странно. Хотелось, чтобы он поскорее закончился. Когда мы уходили, я пыталась представить, что будет делать мама Веры, когда останется одна. Наверное, уберёт со стола, помоет посуду. А потом?

На первую годовщину мы с подружками купили красных гвоздик и отправились на кладбище. Я надеялась увидеть памятник с фотографией, где Вера улыбается и снова похожа сама на себя. Однако на могиле стоял лишь деревянный крест с именем, фамилией и датой, оборвавшей её короткую жизнь. Я пообещала себе, что буду навещать её каждый год. «Бедная Верочка», — сказала Нинка, кладя гвоздики на холодную землю. В ответ я молча кивнула. Она переросла меня, и я снова оказалась второй в шеренге.

Марианна вскоре переехала, и я её больше не видела. Я часто представляла её себе без парика. Всё-таки интересно, как может выглядеть лысая девочка. Она рассказала мне, как однажды мальчишки сорвали с неё парик, чтобы посмеяться над ней. Мне было её жаль, но в то же время стало обидно, что меня не было во дворе в тот день. Поймав себя на этой мысли, я решила, что я ужасный человек.

Каждый день, возвращаясь на автобусе из школы, я проезжала мимо кладбища. И каждый раз опускала глаза — не могла смотреть на эту длинную аллею, ведущую к чёрным кованым воротам. Мне казалось, что стоит взглянуть на неё — и она засосёт меня навсегда. Шагнуть на неё я осмелилась лишь двадцать лет спустя, когда отправилась навестить бабушку. Могилу Веры я не искала.