— А-а-а, больно, жжётся! — Герка отдёргивает руку с лупой от своей покрасневшей коленки.

Мы сидим на парапете пожарной станции и смотрим на проносящиеся внизу машины. Герка принёс из дома бабушкину лупу (стащил у неё тайком) и теперь ловит солнечные лучи. Сначала пытался поджечь фантик, а теперь держит над голой коленкой.

— Хочешь, чтобы волдырь был? — спрашиваю.

— А пусть и волдырь, — Герка отбрасывает лупу и лезет в рюкзак за школьной тетрадкой. — Самолётики умеешь складывать?

Вот в этом он весь. Я никогда за ним не успеваю: только что собирался изобретать вечный двигатель, перпетуум-мобиле, запасся проволокой, металлическими шариками, подставку под книги зачем-то раздобыл... А через день уже говорит, что перпетуум-мобиле, физика, механика — это всё не для него. Он мечтает наблюдать за муравьями. И вот он уже собирает муравьёв, сажает в банку, строит для них муравьиную ферму. Ни дня не прошло, чтобы у Герки новое увлечение не появилось. И с какой же лёгкостью он отбрасывает всё старое!

— Сам ты перпетуум-мобиле, — сказала я ему тогда.

Он обиделся.

— Я просто увлекающийся.

Нет, не просто. Вот сейчас он складывает самолётик, я подхожу и тоже вырываю из тетрадки листочек в клеточку. Сажусь рядом на корточки.

— Смотри, — говорю, — крылья складывай к середине, а то не полетит.

Герка торопится, его самолётик получается кособоким, нос вышел не острым, а каким-то квадратным. Но ему уже не терпится запустить самолёт, и он вскакивает на парапет и замахивается. Самолётик резко стартует, но тут же возвращается по дуге назад и плюхается плашмя на крышу пожарной части. Я аккуратно отгибаю крылья своего самолётика и тоже подхожу к краю крыши. Плавным движением запускаю его вдаль. Он взмывает вверх, потом воздушный поток подхватывает его и выравнивает параллельно земле, и вот он уже летит над потоком машин, дальше и дальше к парку, превращаясь в маленькую точку. Я поворачиваюсь к Герке:

— Видел?

Но он ничего не видел. Он уже комкает тетрадные листы и пуляется ими с крыши, как снежками. А кособокий его самолётик так и лежит, распластавшись на бетонной плите. Я подбираю его, расправляю и снова аккуратно складываю. Протягиваю Гере.

— Попробуй, может, твой дальше полетит?

Герка резким движением запускает самолётик, и тот действительно летит ровно и красиво. Но до парка не долетает.

— Круто! — говорю я.

Мы снова сидим на парапете и болтаем ногами.

— А мы уезжаем, — говорит вдруг Герка.

Я молчу. Они часто уезжают. У Герки отец — предприниматель, иногда они по несколько месяцев живут то в одном городе, то в другом. Герку переводят тогда на заочное. Иногда он к нам на уроки онлайн подключается, и тогда у нас в классе появляется Геркина голова на экране. Но и там он спокойно сидеть не может: всё время вертится, то под стол спрячется, то шапку какую-нибудь идиотскую нацепит. Мы, конечно, смеёмся, а Олег Николаевич сердится на Герку и выключает экран. Поэтому в последнее время, если он уезжает, то просто контрольные и зачёты письменные сдаёт, а на уроки к нам не подключается.

— Мы навсегда уезжаем, — добавляет Герка и смотрит мне прямо в глаза.

Я и не помню, чтобы он когда-то смотрел так. У Герки всегда взгляд такой... бегающий: он вечно ищет, что бы ему сделать, чего он раньше не пробовал. Олег Николаевич, наш классный, называет его «беспокойная голова Доуэля». Герка даже на уроке в классе умудряется совершить сто двадцать пять дел. Однажды мы занимались в кабинете химии, хоть химии у нас ещё в программе нет. Там на партах посредине — круглая дыра. Как объяснил Олег Николаевич, она для тазика, в который реактивы складывают. Герка, конечно, не мог пройти мимо. Как только Олег Николаевич отвернулся к доске, он полез под стол и сунул голову в дыру. Вот тогда Олег Николаевич и назвал его «Головой профессора Доуэля». Правда, не сразу. Сначала он обернулся, оценил картину и стал орать. А когда понял, что голову Герка вытащить при всём желании из парты не сможет, стал орать ещё сильнее. Потом началась кутерьма, прибегала завуч, директор. Потом пришёл трудовик и распилил парту лобзиком. И вот, когда освобождённый Гера уже сидел наказанный в конце класса, Олег Николаевич рассказал нам про профессора Доуэля и его голову.

— Как навсегда? — не понимаю я. — Куда?

— В Ереван. А потом в Грузию.

Ну а что я хотела? Чтобы он постоянно был со мной? Чтобы я вот так сидела с ним рядом и ждала, что ещё придёт ему в голову? Он же перпетуум-мобиле. Вечное движение. А про меня он, наверное, и не вспомнит завтра, отбросит, как ненужный самолётик, как надоевшую муравьиную ферму. Найдёт в Ереване новых друзей, а потом забудет и их. Потому что поедет в Грузию. А может, и ещё куда-то понесёт Герку по жизни. Я за ним всё равно не успею.

И вдруг Герка берёт меня за руку. И смотрит тем самым новым взглядом. И взгляд его не бегает.

— Я не хочу, — говорит он. — Хочу вот так сидеть на крыше с тобой и пускать самолётики.

Я опустила глаза: всё-таки обжёг он себе коленку, вон волдырь появился.

— А давай бросать попрыгунчик? — вдруг подскочил Герка и достал из кармана мячик.

Перпетуум-мобиле...