Феофан Кролик хотел полакомиться пиццей «У Мужика», но время было позднее, оставалось сорок пять минут до закрытия, Мужик уже устал, и Феофан вышел на Римского-Корсакова — вдохнуть вечернего Петербурга и поразмыслить. Нет, это ничего, это он хорошо поступил, что не стал Мужика напрягать под вечер, но только сам остался без лакомства, альтруист эдакий. Открыв гугл, чтобы посмотреть, что тут поблизости, Феофан нашёл магазин элитного чая в соседнем доме, прошёлся до него — а магазин-то закрыт. Разочарованно прыснув, Кролик побрёл вдоль канала.

Феофану не нравилось гулять, он гулял, чтобы отвлечься от тревоги, но прогулки и тревога сплелись в неотделимую ассоциацию: гуляешь — тревожно. С другой стороны, и дома сидишь — тоже тревожно. Дойдя до Садовой, Феофан постоял в нерешительности и пошёл прямо, глядя преимущественно себе под ноги.

Рана от расставания с Агнессой за полтора месяца почти зарубцевалась. Если бы только не тревога. Это не пустота, хотя если дома сидеть — пустота. Нет её дома, как умерла, только не умерла, а уехала. «Я не буду её преследовать», — отпустил её Феофан, дал уйти. Гулял с тех пор бесцельно, пока не начинали болеть ноги; тогда садился на транспорт и добирался домой, иногда на такси, иногда с пересадками. Иногда забредал в промзоны; однажды едва ли не поймал какую-то невыразимую гармонию в парке Строителей, стал слагать ему хвалу, пообещал себе снова сюда прийти, так ему внезапно хорошо стало там на скамейке, а в другой день зарядил проклятый дождик. «Судьба надо мной смеётся», — решил Феофан.

Вполне типично — баловать себя едой, если ушла женщина. Вполне типично — уходить в работу. Кролик уходил, возвращался, понимал: не вся жизнь — работа. Свободное время было хуже работы.

Феофан работал в кондитерской «Мишка». Это многое объясняет, в частности гастрономические пристрастия. С другой стороны, почему объясняет? Нередко повар и смотреть на еду не может, а Феофан держался ровненько. Жена ушла? Плохо, конечно, но не конец света. Да, как-то стало тревожно, но что ж, это всё закономерно.

Ему коллега посоветовал успокоительное в форме спрея в нос — видимо, оно работало.

Вечерняя Садовая Феофану как-то не очень нравилась, но он отдавал себе отчёт, сегодня он несколько более раздражён: и пиццей не полакомился, и чайный магазин закрылся. Просто не везёт. И что Агнесса ушла — тоже не повезло.

Он прислонился спиной к дому, достал из внутреннего кармана то самое успокоительное, пшикнул в нос и зачем-то зажмурился.

Открыл глаза — всё тот же серый Петербург ёжился перед ним, да и вообще — вокруг него.

А что бы могло измениться? Это только в сказках: зажмурился в одной реальности, а открыл глаза в другой — скажем, в прошлом. Дорого бы он дал, чтобы вернуться в прошлое, ещё до Агнессы, когда интернет был как Дикий Запад, где ты мог стать кем-то другим, твой аватар не походил на тебя, это потом тебя к нему прижали, как стекло к телефону. Конечно, ты хорошо уж потрескался, а интернет стал неудобным, неуютным, слишком прибитым гвоздями к реальности. В интернет уже нельзя было выйти.

У Феофана оставались еда и сны, но в последнее время они по преимуществу его пугали. То мёртвая бабушка снилась, рассказывала, как на том свете хорошо. То — сегодня, например — снилось, как мёртвый дядя Серёжа во сне у Феофанова друга детства Кирилла куртку украл.

А что оставалось у Агнессы? О, у ней оставался тоже Серёжа, другой Серёжа, не дядя, а удобный человек, с которым комфортно, с тоннелями в ушах, который не говорит ей про социальный контракт. Он, понятно, не в кондитерской работает, он может передать какую-то часть социального контракта на аутсорсинг, купить себе, как раньше, а кое-где и сейчас, покупали несколько жён, — но здесь Феофану становилось больно: получается, Серёжа купил и Агнессу.

Да, получается так! Феофан прислонился уж к другому дому и снова достал из кармана назальное успокоительное. Повертел, покрутил, пожулькал, но пшикать второй раз не стал — отправился дальше.

«Что-то мешает? Выкинь! Вот она выкинула меня. Мешал».

Раздался звонок с незнакомого номера, Феофан подумал: «Не надо отвечать», но нечаянно смахнул не в ту сторону, и узнал, что как раз тот его друг, Кирилл, попал в серьёзное ДТП и, видимо, останется парализованным. Феофан сказал, что соболезнует, и испугался, что у него попросят денег — у него и правда попросили — он промямлил в ответ про финансовые трудности.

Вечер окончательно испорчен. Даже если это мошенники позвонили, уже всё равно ничего не хочется, особенно в гастрономическом плане — никакого чая, никакой еды.

Прийти бы домой, а там тебя кто-то ждёт — не кошечка, желательно, а женщина — и суп сварен, и не стоит у ней на полке книжечка «Бегущая с волками».

Нырнул Феофан в переулок, в обувной — пошёл от скуки обувь смотреть. Понравилась одна модель, и по цене нормально, но размера не нашлось. Феофан вздохнул и вышел.

«В такой-то вот вечер однажды умру.

Твои цис-проблемы, твои цис-борщи».

«Жена никогда не должна осмеливаться вызывать тревогу у своего мужа».

Феофан шмыгнул носом и повернул тут во двор.

Увиденное во дворе его окончательно выбило из колеи. Дело в том, что двор этот представлял собой типичный узкий колодец, где даже машин особо не стояло, но зато непонятно как втиснулась типовая детская площадка с жёлтыми пластиковыми деталями, падающими по осени, словно листья. И вот на этой площадке, в песочнице, лежал его, Феофана Кролика, труп, лежал на животе, глаза закатились, только что язык не вываливался, а рядышком на детской качельке милиционер меланхолический качался.

— Видите ли, — показал Феофан на свой труп, — это я.

— Это вы... сделали? — уточнил милиционер.

— Это я... лежу.

Когда подъехала машина, хотели увезти и того, и другого Феофана — разбираться.

— Заберите лучше его в милицию, а меня на тот свет, — предложил Феофан.

Милиционер вздохнул и достал из папочки планшетку с бумажным протоколом.

— Диктуйте посмертное имя и отказ от задержания.

— Артём Игнарус, — ляпнул как будто за Феофана кто-то.

— Игнарус? — переспросил милиционер. — Латыш?

— Латыш, латыш, — кто-то за Феофана ответил.

Так то, что было, стало тем, чего не было, — они сделались как бы небыль.