— Если вы здоровы, то, считайте, ничего не знаете о проблемах, — вещала наставница, подпрыгивая у экрана с презентацией.

А я сидел, слушал, на стуле ёрзал и чувствовал, как дрожала правая коленка. Люди вокруг были не то что в нашем классе: какие-то хипстеры с бородой, тучные тётки в бесформенных платьях, челы с тату, покрывающими руки и шею. Пёстрые, разношёрстные. Вот такое собрание волонтёров. И я. В серой школьной форме — даже галстук надел завалявшийся и волосы назад зачесал, чтобы посолиднее выглядеть.

У меня с детства была мечта — помогать другим. И вот, наконец, когда исполнилось пятнадцать, взяли. Можно подумать, до этого я ничего не мог. Мог! Мудрости мне не занимать — так говорила мама.

— Важно понимать, что люди с ограниченными возможностями испытывают множественные трудности… — продолжала активно жестикулировать наставница.

— Пф, — закатила глаза Блинова, пытаясь при этом надуть пузырь из жвачки. — Я не могу, проблемы у них. Мне бы кто помог!

— А у тебя траблы? — искренне удивился я. И что она тут забыла? Как узнала, что иду в волонтёры, прицепилась клещом, от самой школы за мной тащилась. Спасибо, рюкзак нести не пришлось, Блинова у нас из сильных и независимых.

— Полно! — взвизгнула она. Хорошо хоть, на последнем ряду сидели, никто не услышал.

— Вот, гляди! — ткнула она себе в лицо. Я взглянул и ничего не понял. Блинова скорчила страшную рожу. — Всё нос мой уродский, влево смотрит!

— А должен куда? — спросил, а сам подумал: нос как нос, вполне себе. Может, чуть с горбинкой и усыпан веснушками. Вспомнил, как забавно ноздри у неё раздувались, когда она злилась или смеялась, и улыбнулся.

— Ой, что ты понимаешь, — махнула она рукой. — Не тебе предки на пластику зажали.

Я молчал. Как раз прекрасно понимал: сам с отстойным телефоном ходил, а новый не покупали.

— Кто любит стихи? — звонкий голос наставницы заставил меня вздрогнуть. Рука автоматически потянулась вверх.

— Как твоё имя? — позвала она меня с улыбкой.

— Павел, — представился я, а сам шёл, внутри всё сжалось, и, казалось, зачёсанные волосы предательски выбивались непослушными русыми колечками.

— Держи, — протянула лист.

Руки не слушались, дрожь пробирала от пальцев к плечам. А в голове каша: зачем вызвался, вдруг опозорюсь, я ж и стихи не сказать чтобы любил. В общем, стоял, шуршал листом. О-па! Текст вроде был, а вроде и нет. Слова будто частично ластиком подтёрли или пазл белый сверху наклеили. Это ещё что такое?

— И как читать? — скривившись, я сделал шаг назад. У тётки этой, наставницы, глаза сделались жёлтые! Сверкали, как фары на авто. Хоть и с костюмом её фиолетовым сочетались, но всё равно холодок пробежал по загривку.

— Что-то смущает? — склонила она голову на бок.

Внутри всё кипело. Мне казалось, она издевается. Кто ж сможет рваный текст прочитать так сразу, без запинки? Ещё и под пристальными взглядами десятков глаз. Но что поделать, пыхтел, запинался, додумывал половину, злился, но читал.

— Хорошо, — остановила она меня и беззаботно встряхнула белокурыми кудрями. — Какие эмоции были при прочтении?

— Да никаких, — вдохновенно соврал я, а самому прям захотелось по голове ей стукнуть.

— Вопросы есть? — не сдавалась наставница.

— Нет, — выдавил из себя я.

— Что-ж, когда появятся, приходи.

А я вернулся к скучающей Блиновой. Глаза б мои эти пробелы не видели! Достал телефон, чтобы проверить сообщения и похолодел. Ха-ха. Знаете, как от лампочки рябит? Вот смотришь на неё долго, и потом пятна везде и всюду, только у меня пробелы эти проклятые. Тёр глаза до боли. Не исчезали.

Почувствовал, как по спине побежал пот. В зале стало душно. Галстук будто сдавил шею. Казалось, мой обед вот-вот выпрыгнет из желудка. Скорее на улицу! Свежий воздух всегда помогал.

Постоял, подышал громко, как старый паровоз в депо. В общем, отдыхал себе. Тут глаза поднял — рекламный щит. Текст, конечно, на нём кусками. И ведь даже не погуглить!

Короче, пробелы преследовали меня везде, даже если сам писал в тетрадке. Не думал, что настолько важны полноценные слова. Попробуй угадай, что там, когда видишь: «...знь», «...ме». То ли «жизнь во тьме», то ли «болезнь в уме». Мрак!

Как бы по учёбе не скатился! Пробежал через весь город к этой желтоглазой.

— А, вернулся, — приторно улыбнулась она. — Вопросы всё же появились?

— Тьма!

— И?

— Пробелы! Пробелы эти ваши. Как в тех стихах. Они везде! Вы что? Что-то со мной сделали?

— И да, и нет. А в чём проблема?

Ха-ха! Она, наверное, пошутила. Что значит: в чём проблема? Она во всём!

— Разве ты не хотел помогать другим?

— Мне бы кто помог! — даже не заметил, как заговорил словами Блиновой. — Как с этим жить?

— Я же живу, — мягко рассмеялась она. — Да, да, я тоже их вижу. Ты хотел стать волонтёром? Испытай всё на себе, взгляни на мир глазами людей с ограниченными возможностями.

Приплыли. Сходил на слёт… Хотел добра другим, а тут как бы себе не навредил.

— Точнее, они могут и не видеть, и не слышать, не столь важно, — продолжала она. — Но в их восприятии существуют пробелы, которые мы должны заполнить.

— Так, теперь и у меня в голове сплошные пробелы.

— Попробуй понять одну вещь: доброта не имеет ограничений. Кстати, не хочешь встретиться с подопечными? Вот, к примеру, мальчик Лёва, семь лет — к сожалению, не видит с рождения.

— А если не смогу?

— А ты попробуй!

Кивнул. Деваться некуда.

На следующий день познакомился с мальчуганом. И правда Лёва: волосы взъерошены, как грива у львёнка из советского мультика, но не как мои — колечками торчали в разные стороны — прямые. Глаза у него грустные, зато ладони тёплые. Болтал о мире всякое: мол, лужа — это океан, а мне вообще повезло. Мне было страшно, но мы говорили, говорили, говорили. Казалось, я начал его понимать.

Дни сменялись, наставница приводила новеньких, группа росла, мои задачи тоже. С пробелами я почти примирился. Оказалось, что можно перейти на голосовые, да и всегда находился тот, кто помогал. Старался делать всё сам, но по-прежнему не читал.

А как-то Лёва особенно горячо просил, и я решился: рассадил всех, книгу взял, и знаете, хоть и пришлось додумывать, но я слова удачно подбирал — смешные. Вдруг Лёва как закатился, а за ним и другие подопечные рассмеялись, да так, что на стульях еле держались. Даже Блинова, которая за мной хвостиком ходила с собрания, сидела да улыбалась.

— Не может быть, — подлетела к нам мама Лёвы, а у самой в глазах слёзы, такие настоящие, искренние. — Он так давно не смеялся. Спасибо! — за руку меня схватила и затрясла её, как сумасшедшая.

— Ты молодец! — хлопнула по плечу наставница, а потом незаметно подмигнула.

— Знаешь, — зашептала Блинова. — Ну его, нос этот, нормальный он, свыкнусь. Как же оказывается классно, когда другим помогаешь, — и давай во всю Лёву обнимать.

И тут меня озарило. Лёва — это ж Павел наоборот, только без «П», значит, без проблем и пробелов. Посмотрел я на него, на других ребят, радостных и хохочущих, и почувствовал, как моё «П» незаметно заполняется.

Всё-таки не зря волонтёром стал.